— Пирс, что вы здесь делаете?
Но я уже знаю. Понимаю по его лицу, которое одновременно жесткое и охваченное горем.
— Джонни. Эти сволочи его забрали. Он арестован, — говорит Пирс.
Мое сердце подскакивает прямо к горлу.
— О Боже.
Первая мысль о том, что это моя вина, потому что я попросила его о помощи. В этой беде виновата только я.
— Они пришли вчера вечером. — В голосе Пирса слышится горечь. Он немного отворачивается от меня, желая скрыть свои чувства. Я вижу его профиль, острый нос и очертания бровей, которые напоминают хищную птицу. — Они нашли дробовик Брайана.
Я продолжаю смотреть на него. Это не то, что я думала. Сначала я даже не понимаю, о чем он.
— Оружие, которое принадлежало его брату, — объясняет Пирс. — Немцы запретили беспроводные радиоприемники. Наверное, какая-то двуличная крыса их выдала. Должно быть, кто-то рассказал, что на ферме Вязов есть радио. Так что эти ублюдки пришли к Джонни домой и обыскали его комнату.
— Я думала, что он закопал дробовик. Гвен говорила. Она сказала, что проследит за тем, чтобы Джонни его закопал.
Пирс безнадежно качает головой:
— Он спрятал его под своей кроватью. Он хранит все вещи Брайана. Иногда Джонни бывает таким идиотом.
Даже его голос исполосован шрамами. Я понимаю, как сильно он любит Джонни.
— Что произошло? — спрашиваю я. — Они его били?
Я думаю не о побоях, а о худшем. Сердце до боли колотится в груди.
— Он в тюрьме в Сент-Питер-Порт, е — говорит Пирс.
Это большое облегчение — знать, что он, по крайней мере, жив.
— Но… что с ним сделают? — Горло сжимается. Я едва могу выговорить слова. — Пирс, его расстреляют?
— Не обязательно, — коротко отвечает он.
— От чего это зависит?
Он слегка дергает плечом, что можно было бы принять за пожатие, если бы за этим жестом не крылось столько боли.
— А Гвен? С ней все в порядке?
Он холодно смотрит на меня. Я понимаю, что он презирает меня за эти глупые вопросы.
— А вы как думаете? — спрашивает он.
Я очень хочу ее увидеть, но не могу уйти, не могу оставить дом.
Протягиваю вперед руку в отчаянном жесте, словно утопающий.
— Пирс, — шепчу я. — Кирилл здесь. Кирилл из лагеря. Он у меня на чердаке.
— Поэтому я и пришел. Вам придется подержать его у себя.
В его голосе звучит сталь. Я слышу, как за его спиной насекомые роятся вокруг плодов на моей груше, они жужжат и потрескивают, словно пережаренный сахар на сковородке. Сейчас все звуки кажутся мне опасными.
— Джонни говорил, что это на одну ночь. — Понимаю, что мой голос дрожит. — Он говорил, что вы перевезете Кирилла в безопасное место в Сент-Сампсоне.
Пирс коротко качает головой.
— Сейчас мы не можем его перевезти. Не тогда, когда за нами следят.
Сквозь дрожащую между нами тишину слышу Милли в саду позади дома:
Медсестра пришла, доктор пришел,
И милая леди с большим кошельком…
Ее голосок устремляется вверх, как яркий воздушный шарик.
Несмотря на щедрое тепло солнца, меня пробирает озноб.
— Пирс… у меня дети.
— Вы хотели помочь Кириллу.
Его губы сжимаются в тонкую безжалостную линию.
— Конечно, я хотела. И хочу.
— Тогда помогайте.
Этот юноша — все, что у меня есть. Он один может помочь мне. Этот резкий мальчик с лицом пустельги, который едва меня знает, но подозревает правду обо мне. Этот мальчик, который нарисовал бы свастику на стене моего дома.
— Но я не могу. Я не герой.
Кажется, что мой голос эхом отдается в пустых комнатах моей памяти. Я думаю о том, как однажды Гюнтер сказал мне те же слова.
— Возможно, вам придется стать героем, — сухо произносит Пирс. — Просто прячьте его. Кто-нибудь придет.
— Когда? Когда кто-нибудь придет?
— Это может занять неделю.
— Я боюсь, — говорю я и тотчас же жалею о своих словах. Каким бы ни был этот мальчик, он не слабый. Не думаю, что он понимает, что такое быть слабым.
— Переживете, миссис де ла Маре. — Его резкий голос царапает мою кожу, словно наждачная бумага. — По всему миру люди истекают кровью и умирают. Вы можете смириться с тем, чтобы немножко побояться.
Я молчу.
— Вы знаете, что делать, — говорит он мне.
А потом, как будто устыдившись своей резкости, он кладет ладонь на мою руку. Я чувствую его тепло сквозь тонкий рукав блузки.
— Вы сильнее, чем думаете. Просто подержите его у себя. Кто-нибудь придет.
Пирс разворачивается и уходит.
* * *
Кирилл лежит в постели. Он наполовину спит, подтянув одеяло к лицу.
Я опускаюсь на колени рядом с раскладушкой.
— Кирилл.
Он открывает глаза и видит меня.
— Ты должен кое-что знать. Планы изменились. Тот мальчик, который собирался прийти, — мальчик, которого я знала, — он сегодня не придет.
Замечаю, что говорю в прошедшем времени: «…мальчик, которого я знала…».
— Что-то пошло не так, Вивьен? — спрашивает Кирилл.
— Ничего страшного. Просто им придется послать кого-нибудь другого.
— Когда, Вивьен? Когда это будет?
— Мы точно не знаем. Это может занять несколько дней. Здесь ты будешь в безопасности.
Замечаю в его лице нечто удивительное: не страх, которого я ожидала, а готовность отпустить, безграничное облегчение. Я сразу понимаю, почему он это чувствует: он знает, что ему не придется вставать с кровати, что он может просто остаться здесь и дремать в косых лучах солнца.
Он спокоен впервые с того момента, как немцы ворвались в его дом, давным-давно, в другом мире, в темноте раннего белорусского утра. Ему не приходится каждую секунду бороться за то, чтобы просто выжить. Он может лежать здесь и слушать воркование голубей на крыше и мечтать о своих лесах, реках, о деревянных избах, на которых устраивают гнезда аисты.
— Спасибо, Вивьен.
Он вздыхает, откидывается на подушки и тут же засыпает, словно захлопнулась дверь.
Воскресенье. Готовлю завтрак для Эвелин и девочек, отношу Кириллу поесть.
После завтрака Бланш, в элегантном жакете, который сама сшила, отправляется на утреннюю службу в Сент-Питер-Порт. Эвелин читает Библию, Милли играет картонными куклами с вырезанными одежками. Я открываю окно на кухне. Стоит прекрасное летнее утро, в вышине висит легкая серебристая дымка, словно синеву неба накрыли кисеей. Через открытое окно в кухню струится зеленый от пыльцы воздух и песня дрозда, сидящего на грушевом дереве. Некоторое время я просто слушаю.
Раздается еще один звук — мотор. Должно быть, это человек, которого послал Пирс. Даже быстрее, чем обещал. Джонни говорил, что прибудет лошадь с повозкой, но, судя по звуку, это трактор. «Слава Богу, — думаю я. — Спасибо, Господи».
