И наступил день, когда регент согласился на переговоры. Он по настоящему испугался за свою жизнь, свою свободу, и ему все равно слабо верилось, что он будет по-настоящему править этой страной.
В этот долгожданный день в замке графа де Барбье был настоящий праздник. Сам граф деликатно, но не оставляя сомнений в его намерениях, ухаживал за Изабеллой. Изабелла благосклонно принимала комплименты ее красоте, кроме того, она и сама осознавала, что ее отражение в зеркале явно посвежело, когда она вновь стала жить полной жизнью. Графа де Барбье она находила умным и привлекательным. Он не был из тех повес, кто тратит свою молодость на коллекционирование женских сердец. Его серьезное лицо и ясно-голубые глаза привлекало ее, но в то же время и отталкивало ее своим откровенным сходством с Антуаном, что тревожило болезненные воспоминания и наполняло ее душу чувством вины.
Наступил день, назначенный герцогом Гримальди для переговоров с повстанцами.
Изабелла вошла в королевский дворец как победительница. Она была ужасно взволнована. Осознавая, что ее война на три четверти выиграна, что противник по сути выбросил белый флаг, она все же слегка трусила встретиться глазами с регентом Гримальди. Благо, ее племянник был слишком мал, чтоб уразуметь ее намерения. Он еще не мог понять, что он — король, единоличный властелин, а двоюродная тетя хочет отнять у него власть. Изабелла не подавала виду, что душа ее в смятении. Она гордо приподняла свой маленький округлый подбородок и шла по золотистому паркету, плавно и медленно, словно боясь оступиться. Ее истинно королевский стан слегка покачивался, а улыбка на розовых устах стоила неимоверных усилий. Атласное вишневого цвета платье блистало роскошью, белые кружева высокого воротника подчеркивали белизну ее лица, а сложная высокая прическа, перевитая нитями мелкого жемчуга, придавала ей величественный вид. Перед ней склонялись. Изабелла мысленно вознесла молитву за успех переговоров. К счастью, регент не знал, как она на самом деле слаба и испугана.
Она уже была у входа в тронный зал, и лакеи в алых ливреях распахнули перед ней двери, как вдруг она увидела Орсини.
Бледный, как мел, с глазами цвета неба перед ураганом, он словно ждал ее. «Может, и правда, ждал», — подумалось ей. Его серый отделанный серебром костюм был безукоризнен, волосы аккуратно завиты. Изабелла видела перед собой Орсини-министра. Он шагнул к ней.
— Это я, Изабелла, — сказал он нелюбезно. Она вздрогнула. Ей сразу стало не по себе.
— Здравствуй, Эжен, — она еще надеялась, что ссоры удастся избежать.
— Ты пришла сюда, Изабелла. И тебе не стыдно?
— Стыдно? За что?
— Ты забыла, что добровольно оставила трон.
— Ради тебя.
— А теперь ты оставила и меня. И сегодня… у тебя нет прав ни на престол, ни на меня. Ясно тебе, Изабелла? Уходи.
— Я не уйду, Эжен, — у нее задрожали губы, и ладони покрылись липким холодным потом. — У меня ничего не осталось. И я поняла, что это мое государство. Моя страна.
— Она больше не твоя. Ты ее предала.
— Неправда, — проговорила она тихо.
— Правда, — он возвысил голос. — Ты всегда всех предавала. Ты предала Антуана, предала своего брата, предала меня. И свою страну тоже. Тебе больше не место здесь.
— Я просто ненавижу тебя, Орсини, — ее видимое спокойствие улетучилось. — Все это — твоя вина. Если б ты не требовал, чтобы я отреклась…
— Я не требовал! — закричал он гневно.
— Но и не отказался! — она силилась унять истерическую дрожь в голосе. — Ты видел, что это только, чтобы быть с тобой, и не сказал, чтобы я осталась. А потом ты превратил меня в вещь.
— Слишком дорогую и бесполезную, — съязвил он.
— Ты смешон, Орсини, — возмутилась молодая женщина, выходя из себя от обиды. — Как ты смеешь так со мной говорить?! Я же вытащила тебя из грязи. Ты был бы пылью под ногами моей последней прислужницы, если бы не я!!!
Все смотрели на них, заинтересованные разыгравшейся сценой. Итак, оскорбление было нанесено.
— Дай мне пройти, — гневно потребовала Изабелла.
Орсини глянул на нее яростно, и тут же при всех дал ей пощечину. У Изабеллы зазвенело в ушах, Орсини и не подумал сдерживать силу. Она с краской стыда на щеках обернулась и осознала, что сотни глаз устремлены на нее. Гнев ослепил ее. Изабелла резко развернулась.
— Я не желаю переговоров, — заявила она громко. — Мне не нужны уступки. Здесь все принадлежит мне, и я докажу это.
С этими словами она покинула зал под удивленный шепот придворных. Переговоры были сорваны. Страна утратила шанс избежать настоящей гражданской войны. И, покидая свой дворец в глубоком смятении, Изабелла знала, что теперь ее жизнь окончательно разрушена. Впереди война, ненависть, голод, смерть, одиночество. Орсини презирает ее. Зачем же жить? Она глотала слезы, изо всех сил удерживая высокомерное выражение на своем лице.
В карете ее ждал Сафон. Он уже знал о скандале и был мрачен и зол.
— Простите меня, Сафон, — сказала Изабелла печально.
— Не за что, ваше величество. Этот проклятый Орсини, этот ничтожный плебей таки сорвал наши планы, — старый министр вообще не брал в расчет, что говорит о ее муже, о человеке, которого она любила. — У вас не было выхода, девочка моя. Остаться после такого оскорбления значило бы навеки себя опозорить. Но это еще не конец. У нас есть еще надежда.
Изабелла, казалось, не слышала его. Ее лицо потемнело, и опустились уголки нежных губ. Он коснулся ее плеча своей уродливой старческой ладонью.
— Дитя мое, что с вами?
— Я не хочу этой войны.
— Отступать поздно и некуда. Война уже начата. Нам придется сражаться с Гримальди. И все по вине этого негодяя Орсини! Одна надежда, что регент не понял, как ему посчастливилось.
Сафон не ошибся. Регент не понял, что Орсини оказал ему услугу. Для него случившееся выглядело полной катастрофой. Он-то искренне надеялся найти компромиссный выход и решить проблему мирным путем.
— Вы погубили нас, Орсини, своими плебейскими выходками, — орал регент. — Какого черта вам понадобилось срывать переговоры, унижая Изабеллу?! Теперь придется воевать, и перевес будет на ее стороне! Конечно же, народ пойдет за той, чьи прадеды водили их предков сражаться за свою веру.
Орсини был достаточно прагматичен, чтобы романтика крестовых походов древности не производила на него впечатления.
— Армия наша, казна наша. Мы контролируем ситуацию, а она нет, — возразил он. Но регент и не думал слушать его.
— Я терпел вас, Орсини, только потому, что был связан словом! Теперь я не желаю видеть здесь вашу наглую физиономию. Убирайтесь вон! — прогремел он.
