Фрейзе повел ослика в поводу, и вскоре они, поднявшись по старинной каменной лестнице, вышли из деревни и двинулись по извилистой тропе к ферме. Сара шагала рядом с сыном и ласково ворковала.
– Скоро дома будем, – говорила она. – Вот увидишь, ты сразу свой дом вспомнишь! Твоя кроватка точно такая же, как и была, и простынки уже постелены, и подушечка тебя ждет. И твоя куколка – помнишь ее? – по-прежнему лежит у тебя на подушке. За все эти годы я ничего в твоей комнате не изменила. Она всегда тебя ждала. И я всегда тебя ждала, сынок.
По другую сторону от осла шел Ральф Фейрли и заботливо поддерживал сына, чтобы тот не упал; одна его рука касалась маленькой, дочерна загорелой ноги мальчика, а вторая подпирала покрытую шрамами худенькую спинку. Их сопровождали Ишрак, Изольда и Томмазо, младший брат найденыша; за Томмазо по пятам следовал его верный пес.
Ставни и двери в домике были крепко заперты на ночь, но, когда мальчика-волка внесли в гостиную, он огляделся без малейшего страха, щурясь на огонь в камине словно со сна; казалось, он с удивлением вспоминает теперь, что именно здесь когда-то и был его родной дом.
– Ну вот, теперь мы уже сами можем о нем позаботиться, – сказал Ральф Фейрли. – А вас мы с женой от всего сердца благодарим за все, что вы для нас сделали!
Сара, проводив девушек и Фрейзе до порога, со слезами сказала Ишрак:
– Ты вернула мне сына! Ты сделала для меня то, о чем я так долго молила Пресвятую Богородицу, ведь я считала, что только она на такое способна! Отныне и на всю жизнь я твоя должница.
Выслушав ее, Ишрак сделала какой-то странный жест: сложила руки вместе, словно собираясь молиться, и кончиками пальцев коснулась сперва своего лба, затем губ, а затем груди. Затем она поклонилась жене фермера и промолвила:
– Салам. Это как раз ты, а не я совершила великий подвиг. Это у тебя хватило мужества так долго любить его. Это ты жила с горем в душе, все время пытаясь скрыть его от близких людей, но все же сохранив и комнату сына, и все в ней таким, каким оно было прежде. И сердце свое ты сберегла открытым для него. Ты одна не стала обвинять оборотня – хотя вся деревня выла и жаждала его смерти. Ты одна сжалилась над ним. И потом ты, поборов страх, назвала его по имени, хотя была уверена, что стоишь лицом к лицу с волком-оборотнем. А я помогла тебе всего лишь тем, что столкнула тебя в медвежью яму.
– Погодите-ка, – сказал Фрейзе. – Ты столкнула ее в медвежью яму, зная, что она окажется один на один с оборотнем?
Изольда только головой покачала; она, похоже, явно не одобряла поступка Ишрак, однако же ничуть не была им удивлена.
Ишрак повернулась к Фрейзе.
– Да, я это сделала, нарочно.
Ральф Фейрли, одной рукой прижимая к себе жену, а другой – Томмазо, с удивлением посмотрел на Ишрак.
– Как же ты на такое решилась? – спросил он. – Ведь ты очень сильно рисковала – и жизнью моей жены, и своей собственной. Ведь если б ты ошиблась, если бы оборотень напал на Сару, люди растерзали бы тебя на месте. А если бы она умерла от укусов оборотня, тебя не просто убили бы – еще и тело твое выбросили в лес на съедение волкам.
– Я знаю, – сказала Ишрак. – Но в тот момент я была уверена, что это ваш сын, как была уверена и в том, что мне прикажут в него стрелять. Так что оставался единственный шанс спасти его. Ничего другого я придумать не сумела.
Изольда вдруг рассмеялась и нежно обняла подругу.
– На такое способна только ты одна! – воскликнула она. – Лишь ты могла решить, что нет иного выхода, кроме как столкнуть эту добрую женщину в медвежью яму навстречу оборотню!
– Я верила в любовь, – возразила Ишрак. – Я поняла: единственное, что ему нужно, это любовь. И я знала, что Сара по-прежнему любит своего сына. – Она повернулась к Фрейзе. – И ты это тоже знал. Ты знал, что любовь нельзя не заметить, даже если она предстает перед тобой в самом худшем своем обличье.
Фрейзе только головой покачал головой и молча отошел в сторонку.
– Будь я проклят, – пробормотал он, обращаясь к лунным лучам, – будь я дважды проклят, если когда-нибудь пойму, какие мысли могут прийти в голову женщине!
* * *
На следующее утро епископ торжественно покинул деревню в сопровождении своей свиты; впереди ехали священники на белых мулах, а позади – ученые с книгами. Клирики спешно записывали и переписывали произнесенную им накануне чудесную проповедь, посвященную «возвращению блудного сына», которую все сочли поистине образцовой.
– Это было очень трогательно, ваше преосвященство, – говорил Лука, прощаясь с епископом. – Я уже упомянул эту проповедь в своем отчете и процитировал немало отрывков из нее. Вы говорили чрезвычайно вдохновенно и значительно укрепили авторитет святой церкви.
После отъезда епископа Лука и его друзья слегка перекусили и велели привести лошадей из конюшни и приготовить их к отъезду. Фрейзе, указывая Ишрак на ее лошадь, уже оседланную и взнузданную, сказал:
– Видишь? Никакого дамского седла! Я же знаю, что ты любишь ездить самостоятельно. Господь свидетель, ты и впрямь легко можешь управиться не только с лошадью, но, осмелюсь заметить, и с самой собой.
– И все-таки я бы хотела ехать рядом с тобой, если можно, – лукаво посмотрела на него Ишрак.
Фрейзе саркастически прищурился и заявил после минутного раздумья:
– Вряд ли это возможно. Я ведь просто слуга, а ты знатная дама. Нет уж, я поеду позади тебя. – И он невольно улыбнулся, увидев у нее на лице чуть ли не испуг.
– Фрейзе… я вовсе не хотела тебя обидеть… – пролепетала она.
– Ага! – торжествующе воскликнул он. – Теперь ты поняла, что бывает, если хорошего человека спиной о булыжник грохнуть? Или если ни в чем не повинную женщину в медвежью яму столкнуть? Я и половины тех слов вслух не произнесу, что у меня на языке вертятся, хотя мне очень хотелось бы высказаться. Скажу лишь, что ты чересчур самоуверенная, чересчур своевольная и чересчур гордая. Ты о себе слишком высокого мнения, чтобы хорошего жениха найти и стать доброй женой. Могу предположить даже, что ты так всю жизнь и проживешь старой девой, до самой своей холодной могилы. Если, конечно, тебя раньше не сожгут как ведьму – это ведь уже чуть не случилось.
Ишрак подняла руки, явно сдаваясь.
– Я совершенно точно тебя обидела, а потому… – начала она, но Фрейзе прервал ее.
– Еще как обидела! – с высокомерным видом заявил он. – И поэтому я поеду сзади, как подобает слуге, а ты можешь скакать впереди – ведь ты у нас синьора властная и самоуверенная, которая ни своего места в мире не знает, ни чьего бы то ни было другого, а потому и способна бросить мужчину на спину, а женщину – в медвежью яму. От тебя одни неприятности и беспокойство! Нет, тебе следует ехать впереди, ибо ты столь же горда и тщеславна, как этот епископ из Пескары! Только мы еще посмотрим, кто из нас окажется счастливей.
