Возможно ли, чтобы вы так изменили своей природе, всегда заставлявшей вас легко прощать своих недругов?» Но Генрих промолчал. Раздраженный громкими приветствиями и аплодисментами, которыми всюду встречали «Меченого», он с трудом скрыл свой гнев и строго запретил слугам и офицерам своего дома наносить визиты герцогу.
Однако многие, не решаясь наносить визиты герцогу днем, продолжали навещать его ночью, а капитаны кварталов (главы ополчения вооруженных горожан) предлагали ему свою охрану и помощь, зная, что против него «что-то готовится».
Екатерина Медичи не переставала повторять своему сыну, что в отношении Гиза следует применять мягкость, а не силу, ибо сила в настоящее время на его стороне. И король, тайно готовивший свой реванш, подчинился совету матери и назначению Лё Балафрэ генерал-лейтенантом королевства. Подписанным в Шартре союзным эдиктом от 1 июля 1588 года король клялся не складывать оружия вплоть до полного уничтожения еретиков и повелевал своим подданным принять подобную же присягу, поклявшись в верности делу Лиги. Для разрешения спорных вопросов были созваны Генеральные штаты в Блуа, где и произошло давно задуманное Генрихом III убийство Генриха Гиза и его брата.
22 декабря 1588 года после совместной мессы между королем и Генрихом Гизом вспыхнула жестокая ссора. «Гиз дошел до того, что заявил, что если бы Генеральные штаты не были созваны, то он бросил бы вызов и убил всех тех злых людей, которые порочили его в глазах короля» [322] , ведь везде только и говорили о похищении государя, подготовленном Гизом. Даже добавляли, что сестра Гиза — мадам де Монпансье, заявила своему брату-кардиналу, что готова выстричь монашескую тонзуру на голове Генриха Валуа…
Король больше не сдерживал своей ярости. В ночь с 22 на 23 декабря мать герцога, мадам де Немур, послала предупредить своего сына, что король собирается его убить на следующий день. Он только посмеялся над этим. Излишняя самонадеянность его и сгубила. «23-го, в восемь часов утра, когда король пригласил его к себе в кабинет для разговора, на герцога напали гвардейцы из числа „Сорока пяти“ и нанесли ему множество ран кинжалами. В тот самый момент, когда происходила эта поспешная казнь, восемь родственников Гиза и главные лигисты были задержаны и заперты под охраной в замке Блуа.
На следующее утро кардинал де Гиз был зверски заколот алебардами, его тело бросили рядом с телом брата, оба трупа разрубили на куски и сожгли в камине замка, чтобы позже им не поклонялись, как мученикам…» [323]
Отдавая приказ своим «Сорока пяти» на убийство Гиза, король велел им не шуметь, поскольку ниже этажом спокойно спала королева-мать.
Когда же герцог отдал Богу душу, Генрих тут же поторопился спуститься к ней: «Мадам! — воскликнул он, — теперь я единственный король в этом королевстве, у меня нет больше соперника и компаньона! Король Парижский [324] мертв!» Екатерина была потрясена. «Что! Сын мой, — едва придя в чувство, глухо промолвила она, — вы велели умертвить герцога де Гиза? А вы предвидели последствия этого? О! Лучше бы вы никогда не становились королем!.. Отличный удар! Но как вы сможете выпутаться!» Присутствовавший при этой сцене врач королевы отмечал: «Она чуть было не умерла от ужасного горя». И в самом деле, тому были немалые основания. Могучей и страшной опоре трона, роду герцогов де Гизов, был нанесен смертельный удар.
«Я вижу, как он стремительно несется навстречу гибели, и боюсь, как бы он не потерял жизнь, душу и королевство», — мрачно повторяла Екатерина.
31 декабря, по словам ее врача Кавриана, она была совершенно потрясена и не знала, как можно предотвратить грядущие несчастья.
Этим неслыханным (после Варфоломеевской ночи) убийством заканчивался ужасный, 1588, год, предсказанный астрологом Региомонтаном и календарями. Ученый Этьен Паскье обнаружил оба события — революцию Лиги и королевские преступления в двух Центуриях Нострадамуса, изданных еще в 1533 году:
Париж задумал совершить великое убийство;
В Блуа проявится его полное действие…
и второе:
В тот год, когда во Франции будет править один глаз,
При дворе начнется великая смута,
Гранд из Блуа убьет своего друга,
Несчастья и сомненья одолеют короля [325]
Екатерина Медичи так и не оправилась от потрясения, 3 января 1589 года она слегла. У нее начался жар, двор охватила страшная тревога. Всем казалось, что впервые за тысячу лет закачался трон Франции. И было чего опасаться. Династия Валуа вместе с ее последним представителем шла к своему концу. Агония королевы продолжалась недолго. 4 января 1589 года ее не стало. «Были такие, — говорит Брантом, — кто всякое говорил о ее смерти и даже о яде. Может быть, да, может быть, нет, во всяком случае, вероятнее всего она умерла от досады. Тело королевы было вскрыто по приказу короля и был обнаружен абсцесс в легком, но никаких признаков яда. Затем его набальзамировали, хотя и плохо, ибо в Блуа не хватало для этого ни средств, ни опыта, ни достаточного количества благовоний, и обрядили в самые красивые, шитые золотом платья „и перенесли из спальни в зал для аудиенций. Многие дамы в трауре оставались около тела, окруженного многочисленными свечами, а отцы-францисканцы всю ночь читали псалмы“ [326] .
Когда король уехал, тело похоронили без особых почестей, среди ночи, не под сводами, как того требовал обычай, а прямо в земле, так же как и самого ничтожного среди нас, смертных; и даже в таком месте церкви, где не было никаких указаний на то, кто там покоится, горестно вспоминал об этом Этьен Паскье. Недалеки от смысла его слов слова одной сочиненной парижанами песенки:
По повелению гнева Господня
Собаки сожрали Иезавель.
Плоть Катерины такая сегодня,
Что не приемлет ее даже зверь [327].
Так оно покоилось в течение двадцати одного года, пока в 1610 году внебрачная дочь Генриха II и одной его любовницы из Пьемонта, носившая имя Дианы и титул герцогиня д’Ангулем и де Шательро, не приказала перевезти останки законной супруги своего отца в ротонду Валуа в Сен-Дени [328] .
* * *
Moderatrice degli affari [329]умерла, и Генриху III суждено было вскоре оставить свой двор, своих любимцев и Луизу де Водемон, последовать за ней в лучший мир. Наверное, он (как и другие короли этой династии) переполнил чашу Божьего терпения, а его мать, рожая сыновей, лишь приближала роковой последний час собственной династии. Все усилия ее оказались напрасны. Некоторые историки говорят, что она умерла четырнадцать дней спустя после смерти герцога де Гиза, в том же замке в возрасте шестидесяти девяти лет и семи месяцев, и смерть ее никого и не обрадовала, и не удручила. О ней сразу же позабыли, а 1 августа 1589 года последний из все еще живых ее сыновей, король Генрих III, был сражен кинжалом фанатичного монаха Жака Клемана, действовавшего по наущению госпожи герцогини де Монпансье, сестры Генриха де Гиза, поклявшейся отомстить королю за смерть брата.
