- Bien Sûr, Georges (Конечно, Жорж), - улыбнулась дрожащими губами девушка и поднялась, опираясь на предложенную руку.
Лакей услужливо распахнул двери в бальную залу, которая находилась сразу за гостиной и нынче была совершенно пуста. Бахметьев довёл Олесю почти до середины и выпустил руку девушки, остановившись. Из гостиной их могли видеть, но не слышать. Ещё проходя через гостиную, он заметил тревогу на лице Натальи и недоумение в глазах генеральши. Но нынче ему было плевать на то, что вёл он себя неучтиво. Он надеялся, что более ему не придётся переступать порог этого дома.
Бахметьев молчал, и его молчание действовало Олесе на нервы.
- Вы хотели говорить со мной, что же вы молчите? – не выдержала она и первой начала разговор.
- Не догадываетесь, о чём я собирался говорить с вами? – обманчиво спокойно спросил граф.
- Не имею ни малейшего представления, - фыркнула mademoiselle Епифанова.
- Я говорил вам, что не люблю вас? – поинтересовался он.
- Издеваетесь? – со слезами в голосе ответила Олеся.
- Нисколько. Это вам пришло в голову издеваться надо мной, - тихо отозвался он. – Ещё не став моей женой, вы добыли мне весьма сомнительную славу рогоносца. Как, по-вашему? Я должен смиренно принять все?
- Жорж, - протянула руку Олеся, касаясь рукава его мундира, - то была ошибка. Вершинин мне проходу не давал. Это всего лишь увлечение. Я никого и никогда не любила так, как вас люблю.
- Ошибкой было сделать вам предложение, - отчеканил Бахметьев. – Видит Бог, меня никто не осудит, коли в сложившихся обстоятельствах я возьму своё слово обратно.
Глаза Олеси широко распахнулись:
- Ты не посмеешь, - прошептала она. – Ты не откажешься от меня сейчас!
- Я уже это сделал, mademoiselle, - ответил он с лёгким поклоном. – Прощайте. Ежели мне суждено быть убитым вскорости, очень прошу вас не являться на мои похороны.
- Жорж! – Олеся запуталась в юбках, стремясь нагнать его, и рухнула на колени. – Жорж! – я люблю тебя! Прости меня! – уже не сдерживаясь, зарыдала она, но Бахметьев даже не оглянулся.
Вернувшись в гостиную, он окинул взглядом притихшее семейство.
- Мне жаль вас разочаровывать, но я не могу жениться на вашей дочери, - обратился он к генералу. – Я думаю, как мужчина вы меня поймёте, - откланялся он.
Андрей Павлович ничего не смог вымолвить в ответ от постигшего его изумления.
- Что происходит? – вопросительно посмотрел он на свою супругу.
- Я скажу, - вздохнула Натали. – Олеся встречалась с поручиком Вершининым за спиной у его сиятельства.
- Бог мой, André, - в ужасе прикрыла рот ладошкой генеральша. – Что теперь будет?
Андрей Павлович поднялся с дивана, на котором восседал рядом с супругой и прошёл в бальный зал, где Олеся все ещё рыдала, стоя на коленях и закрыв лицо руками. Ухватив дочь чуть повыше локтя за руку, генерал рывком поднял её на ноги.
- Дрянь! – оглушительная пощёчина едва не свалила девушку с ног.
- За что, папенька? – схватилась за щеку Олеся, перестав всхлипывать и уставившись на отца перепуганными глазами.
- Ещё спрашиваешь? – грозно прорычал генерал. – Да я этого Вершинина в бараний рог скручу!
- Папенька, - подбежала к отцу Наталья. – Константин Григорьевич не виноват. Он писал Олесе, что не желает встречаться с ней, она сама к нему поехала, - сбивчиво заговорила она.
- А ты откуда знаешь? – обернулся к старшей дочери генерал.
- Знаю. Я письмо его видела, - опустила голову девушка. – Я должна была раньше вам всё сказать. Константин Григорьевич просил Олесю стать его женой, а она отказала ему.
- Предательница, - прошипела Олеся, с ненавистью глядя на сестру.
- Стало быть, теперь согласится, - отчеканил генерал. – Но я ни целкового не дам. Будете жить на его жалованье, коли выживет, - добавил он.
- Папенька… - не веря своим ушам, прошептала Олеся. – Вы ведь это не серьёзно?
- Серьёзней некуда, - топнул здоровой ногой Андрей Павлович.
***
Увидеть Дашкова на пороге своей квартиры поздним вечером было для Вершинина полной неожиданностью.
- Константин Григорьевич, - кивнул князь, - Дашков Алексей Николаевич, - представился он. - Мы не знакомы, то правда. Надеюсь, вы догадываетесь, по какому поводу я к вам?
- Проходите, ваше сиятельство, - отступил от входа в гостиную Вершинин, пропуская князя.
- Не могу сказать, что я страшно рад и горд сим поручением, но граф Бахметьев просил меня быть его секундантом, и я ответил согласием.
- Я понимаю, - пробормотал Вершинин, страшно стесняясь убогой обстановки своего жилища, когда столь могущественный и богатый человек почтил его своим присутствием.
- Вы позволите? – достал из кармана редингота портсигар князь.
- Конечно, ваше сиятельство, - кивнул Вершинин.
Князь закурил, рассматривая молодого человека, сквозь ресницы.
- Вы понимаете, что его сиятельство сторона оскорблённая, стало быть, выбор оружия за ним. Граф выбрал пистолеты.
Вершинин сглотнул ком в горле. Он и не надеялся, что Георгию Алексеевичу придёт в голову поупражняться на саблях. О том, что Бахметьев отличный стрелок, Константину Григорьевичу рассказывать было не нужно.
- Пистолеты, так пистолеты, - вздохнул Вершинин.
«Совсем мальчишка, - вздохнул князь. – Впрочем, Георгий не намного старше. Главное, чтобы все дело не испортил. Стало быть, надо давить на чувство вины».
- Жаль мне вас, Константин Григорьевич, - стряхнул пепел прямо на стол Дашков. – У вас вся жизнь впереди. И ради кого…
- Я люблю её, - покраснел Вершинин.
- А она вас нет, - констатировал горькую истину князь. – Завтра в половине седьмого утра, в парке Лесотехнической академии, - поднялся со стула Дашков.
- Вы виделись с Ланским? – поинтересовался Вершинин.
- Да, - кивнул князь, стоя в дверях, - но я хотел сам с вами поговорить, и Серж мне уступил.
- Я буду, - вздохнул Вершинин.
Константин Григорьевич не был трусом, но умирать ему не хотелось. Проводив Дашкова, Вершинин сел писать письмо своим родным, которое должен был отправить в родную усадьбу Сенька в случае смерти своего барина.
Сначала он хотел было напиться, и даже собирался послать слугу за бренди, но передумал. Негоже будет поутру явиться перед Бахметьевым в хмельном угаре. Георгий Алексеевич вряд ли опустится до подобного. Нет, Бахметьев не станет напиваться, стараясь заглушить грызущий изнутри страх, тот всегда уверен в себе, рука его поутру дрожать не будет. Стало быть, и Косте Вершинину следует быть трезвым, аки стёклышко.
Дописав письмо, Константин Григорьевич улёгся на своё узкое ложе, но ему не спалось. В голове мешались мысли от смешных до грустных. Он вспоминал то одно, то другое, сколько хорошего ему сделал Бахметьев. «Выстрелю в воздух, коли жив останусь», - решил он, проваливаясь в предрассветный сон.
