Этим утром императору нездоровилось, и он послал свою жену вместо себя на церковный суд, чтобы уладить спор между двумя священниками по делу, касавшемуся кражи церковного имущества. Мод нередко представляла интересы мужа в делах, связанных с управлением империей, но это был лишь второй случай, когда император доверил ей провести судебное разбирательство самостоятельно. Мод была так взволнована, что не могла дождаться, когда же наконец доберется до дворца и расскажет Генриху, как она все замечательно уладила.
— Bella, bella madonna![4] — крикнул какой-то придворный-итальянец, когда паланкин проплыл мимо него. Он прижал руку к сердцу и закатил глаза, словно одного вида прекрасной женщины ему было достаточно, чтобы тут же вознестись на небеса.
Мод вспыхнула и быстро отвернулась, подавив улыбку. Римляне казались ей настолько экстравагантными и невоздержанными, что она не верила ни единому их слову. Она поплотнее надвинула на завитки русых волос зеленый головной убор и оглядела рукава зеленого платья, видневшиеся из-под манжет расшитой золотом зеленой туники. Неужели она и вправду красива? Мод задумалась, прижав к пылающим щекам тонкие пальцы, унизанные перстнями. Случалось, что, глядя на себя в серебряное зеркало, она думала, что и впрямь недурна: нос с едва заметной горбинкой, серые глаза, молочно-белая кожа с янтарным оттенком…
Олдит, ее бывшая нянька, а теперь — старшая над всеми женщинами свиты, часто говорила Мод, что истинная красота рождается из кроткого поведения, скромного нрава, покорности и внимания к делам религии. Все прочее — мирская суета. А поскольку Мод не обладала ни одним из этих солидных качеств, о чем Олдит часто напоминала ей, то как же она могла быть красивой? Но в последние два года Мод стала часто ловить на себе мужские взгляды — и при дворе императора, когда она появлялась в открытом паланкине, и даже во время церковных служб. Император, казалось, ничего этого не замечал: его куда больше интересовали успехи Мод в разнообразных науках, большую часть которых он преподавал ей сам.
С того момента как Мод приехала в Германию, Генрих принялся всерьез заботиться о ее образовании. Она очень боялась, что после замужества, когда ей исполнится тринадцать лет, ей придется попасть в общество скучных женщин и вести унылую однообразную жизнь, вышивая гобелены, распоряжаясь слугами и рожая детей. Но, к величайшему ее облегчению, все осталось по-прежнему.
Улица внезапно вывернула на широкую площадь, и паланкин вынужден был остановиться, потому что наперерез ему двигался караван груженых мулов. Сегодня был базарный день, и крестьяне разложили фрукты, овощи, орехи и сыр прямо на вымощенной булыжниками площади.
Ожидая, пока мулы пройдут и освободят дорогу, Мод стала вспоминать тот день, когда император превратился из ее любимого наставника в настоящего мужа. Еще до своего тринадцатилетия и задолго до брачной церемонии Олдит хорошо подготовила принцессу к тому, что с ней должно произойти, но император даже и не пытался осуществить свои супружеские права до тех пор, пока Мод не исполнилось шестнадцать. Но потом, одной зимней ночью в Спейе, это наконец произошло. На императоре была тяжелая шерстяная ночная рубаха, которую он носил зимой и летом, с аккуратно прорезанной в нужном месте дыркой, через которую он соединился с женой, почти не касаясь ее тела. Он погасил все свечи, и Мод почти ничего не видела, лишь ощутила короткую, резкую боль. А потом все кончилось так быстро, что она толком и не поняла, что произошло.
С тех пор император начал изредка пользоваться правами супруга. Иногда Мод размышляла, не слишком ли странные привычки у ее мужа, — ведь, судя по сплетням служанок, он был совсем непохож на других мужчин, — но в конце концов решила, что роль императора как религиозного вождя заставляет его вести себя подобным образом.
Мулы прошли, и паланкин двинулся дальше, через площадь и вдоль по следующей улице, такой узкой и извилистой, что встречным священникам и монахам в черных плащах приходилось прижиматься к стене, чтобы разминуться с паланкином.
Мод считала себя вполне счастливой: переносить неумелые ночные объятия императора доводилось не так уж часто, а, кроме того, Генрих очень хорошо относился к ней и продолжал заниматься ее образованием. Куда бы ни направлялся императорский двор, — от снежных вершин Баварии к туманным замкам Рейнланда, темно-зеленым соснам Чернолесья, мощеным улицам и высоким шпилям соборов Парижа или каналам Венеции, — всюду Мод обучали тому, что, по мнению императора, должна знать и уметь его спутница жизни.
И Мод отлично изучила законы, историю, математику и философию. Кроме нормандского наречия, она стала говорить по-латыни, по-немецки и даже немного по-итальянски. Поскольку император был главой христианского мира, наравне с папой, с которым он нередко враждовал, Мод была также искушена в вопросах церковной жизни и разделяла циничное отношение супруга к папскому престолу.
По правую руку от паланкина проплыла ветхая каменная церковь, а за ней — развалины древнего мраморного храма. Среди обломков витых колонн стояла прекрасная белая статуя юноши. Статуе недоставало одной руки; в другой руке юноша держал разбитую урну. Его незрячие глаза, казалось, были обращены прямо на Мод. Она быстро отвела взгляд: ей никогда прежде не доводилось видеть мужчину без одежды, и при виде нагого юноши ей стало неловко.
Впрочем, беглого взгляда на статую вполне хватило, чтобы определить, что она, по всей видимости, относится к периоду Древнего Рима. В числе прочих предметов, изученных Мод во время путешествий с императором, была и история скульптуры. Вопреки строгому этикету и суровой атмосфере, императорский двор часто посещали необычные путешественники. Среди них были крестоносцы, возвращавшиеся на родину после долгих лет, проведенных в Святой земле, нормандцы из Сицилии, бродячие школяры из Парижа, трубадуры из Прованса и даже заезжие семиты и мусульмане, привозившие с собой переводы классических трудов древнегреческих и древнеримских авторов.
Мод испытывала огромный интерес и волнение при встречах с подобными людьми: ведь они давали ей возможность заглянуть в незнакомые миры. Один жонглер научил ее играть на виоле; лекарь из Иоппы преподал ей начала арабского языка. Мод прилежно вчитывалась в строки перевода греческой сказки о страннике по имени Улисс.
В отдалении показались замшелые каменные ярусы Колизея, а еще дальше — нежно-голубые холмы Тосканы. Мод понимала, какое необыкновенное счастье выпало на ее долю, и никогда не уставала благодарить в душе своего императора.
