— Это шотландская резиденция его отца, маркиза Ричмондского, а также его дедушки, герцога Рочестерского, и графа Бедфорда, вашего мужа, миледи.
Тон дворецкого, однако, не допускал и малейшей возможности того, что его хозяйка могла не знать об этом факте, прибывая сюда. Клэр была тронута его попыткой объяснить ей всё так, чтобы не вызвать у нее чувство стыда.
— Спасибо, — прошептала она, измотанная до предела.
Отступив в сторону, мистер Флаттер обеспокоенно взглянул на бледное лицо графини.
— Миледи, вы устали с дороги. Позвольте наполнить для вас горячую ванну, а затем подать вам завтрак в ваших покоях.
И вновь Клэр едва сдержалась от того, чтобы не застонать, благодарная ему за ненавязчивую заботу.
— Благодарю вас, мистер Флаттер.
— Миледи, Мэг, ваша горничная на время пребывания в Эдинбурге, будет служить вам и проводит вас до ваших покоев.
Молодая розовощекая девушка с черными волосами, одетая в черное платье и белый накрахмаленный передник поверх него, присела в глубоком реверансе.
— Миледи, для меня честь служить вам. Позвольте взять ваши вещи.
Клэр с радостью передала ей свою накидку, перчатки, но ридикюль предпочла оставить у себя.
— Спасибо, Мэг.
Девушка повела Клэр за собой. Они поднялись по широкой с позолоченными перилами лестнице и, свернув направо, добрались до больших покоев, обставленных почти так же богато, как и апартаменты Бедфорд-мэнор, вот только здесь не было той теплоты и того уюта, той неповторимой атмосферы оторванности от всего и погружённости в свой собственный, особенный мир, который царил в Дареме. Клэр хотела вернуться туда не потому, что дом Эрика очаровал ее. Там она обрела то, что не ощущала никогда прежде. Там она почувствовала себя по-настоящему дома. Даже шелест травы и дуновение ветерка казались такими родными, что невозможно было оставаться ко всему этому равнодушным.
Подойдя к туалетному столику, Клэр тяжело оперлась о него и закрыла глаза, ощущая слабость во всем теле. Долгая дорога обессилила ее настолько, что она едва стояла на ногах, но ей нужны были силы. У нее тряслись коленки, у нее болела голова. Она продолжала мерзнуть. Клэр понимала, что должна хоть ненадолго прилечь, чтобы отдохнуть, но не могла себе этого позволить. Потому что утекало драгоценное время. Потому что должна была исправить то, что так непростительно сгубила два дня назад. Что должна была довести до конца сегодня. Во что бы то ни стало.
Ведь если она не скажет Эрику, что любит его, он… он действительно отпустит ее, потому что решит, что она всё еще «всем сердцем любит другого»! И она потеряет его навсегда. Отпустит даже тогда, когда готов был отдать за нее свою жизнь. Не мог он сделать этого, если бы она не была ему хоть немножко дорога. Не мог он целовать ее с такой безудержной страстью, при этом отодвигая от себя весь остальной мир, если бы ничего не испытывал к ней.
Господи! О Господи, почему она раньше не подумала об этом?! Это бы придало ей силы посмотреть ему в глаза и произнести слова, которые Пугали, но был способны решить ее судьбу. И его тоже. Только так она могла, наконец, понять, что ей делать дальше. В молчании не было больше смысла. И сил тоже.
Она должна была поговорить с ним!
Сердце, которое уже почти целую вечность ощущалось в груди тяжелым камнем, чуть вздрогнуло и наполнилось бесконечной надеждой. Клэр открыла глаза и увидела первые предрассветные лучи солнца. После двух дней дождей солнце собиралось светить вновь, озаряя всё то хорошее, что могло бы появиться в жизни. Всё то, что Клэр намеревалась отдать Эрику.
Может, это добрый знак? Господи, ну конечно это добрый знак! Она не должна думать о плохом, чтобы не потерять уверенность в себе. Она не имела права отступать. Клэр взглянула через окно на высокие крыши соседних домов и сужающийся кверху острый шпиль стоявшей недалеко церкви. Послышался тихий звон колоколов, предвещающий наступление нового дня. Который она должна была отвоевать у мира.
Она примет ванну, позавтракает и пойдет искать Эрика. Он не посмеет скрываться от нее и сегодня. Сердце Клэр наполнилось нежностью, когда она вспомнила то особенное предвкушение, когда по утрам ей приносили ее любимый завтрак. По велению Эрика. Который в последнее время позабыл об этом. Но это не расстраивало ее, потому что теперь любимые завтраки предстояло приносить ей.
— Миледи, вам нехорошо? — спросила горничная, стоя позади и глядя на опущенные плечи своей хозяйки.
Клэр отпустила стол и обернулась к Мэг.
— Всё хорошо. Когда приготовят ванну?
Девушка в напряжение замерла, будто провинившись.
— В прилегающем к вашим покоям, миледи, есть отдельная комната для умываний, но так как последние несколько дней было холодно, мистер Флаттер велел принести ванну сюда, потому что здесь теплее. Мы поддерживали огонь в камине, пока вы не приедете. Надеюсь, вы не против?
Клэр сжала дрожащие пальцы, почему-то уверенная, что у нее всё получится. Должно получиться. Мир не знал, что она собирается побороться за то, что однажды отвергла. Но то, что обязательно достанется ей. И будет принадлежать до конца жизни. И даже Эрик, этот несгибаемый упрямец ни за что больше не отвертится от нее и должен будет выслушать слова, которые она тщательно продумает, прежде чем встретиться с ним.
— Я не против, Мэг, — сказала Клэр, аккуратно сложив на спинку стоявшего рядом кресла свою любимую шаль, которую вернул ей Эрик. — Мне нравится эта комната.
Горничная радостно улыбнулась, вероятно испытав огромное облегчение.
— О, миледи, я сделаю всё, чтобы вы ни в чём не нуждались.
«Сомневаюсь, — подумала Клэр, продолжая сжимать ридикюль. — Как раз кое в чем я всегда буду нуждаться…»
Но через час, сидя в ванной, Клэр не ощущала былой уверенности, потому что Эрик так и не появился, хоть бы даже для того, чтобы убедиться, что она благополучно добралась до его шотландского городского дома и устроилась.
Никто не видел его с момента отправления из Бедфорд-мэнора, и это уже не на шутку тревожило Клэр. И довело до того, что прежняя страхи полностью овладели ею, терзая подобно иголке, которая, постоянно протыкая подушечку, не находила себе места. Он не вернулся даже для того, чтобы переодеться. Боже, где он? Куда пропал? Может, с ним что-то случилось? Мысль о том, что на него вновь напали, была просто недопустима, потому что Клэр была уверена, что теперь Эрик, храня постоянную бдительность, не позволит такому случиться.
Тогда оставалась единственная причина, по которой он не появлялся. Причина, которая не просто ранила, а смертельно ранила, вызывая острую боль. Не мог он после всего, что они разделили вместе, вновь решиться избегать ее, но он мог поступить так только потому, что уже… попрощался с ней два дня назад, когда так внезапно разомкнул свои объятия после ее несмелого признания. После того, как поведал о дне нападения, а потом поцеловал ее так, что у нее чуть не растаяло сердце.
Он мог скрываться только в том случае, если уже отдал ее другому!
Ей с трудом удалось сдержать жгучие слёзы. Клэр с содроганием думала о том, что он не прогнулся даже под мучительными пытками, а в последний момент, когда был ей так нужен, просто исчез. Как она могла завоевать его сердце, если он верил в то, будто ей нужна эта поездка, нужен тот, кто по его мнению ждал ее здесь? Как она могла доказать Эрику, что ей не нужен никто, кроме него?
Это не могло быть концом! Клэр отказывалась в это верить. Она ведь должна была хоть что-то значить для него, иначе он… он бы не исчез в столь важный для них обоих момент.
Отчаяние буквально душило ее, заставляя дрожать будто от лютого мороза. Неуверенно повернувшись в ванной, Клэр до предела сжала в руке несчастную салфетку, борясь с собственной болью, но внезапно заметила лёгкое движение на полу возле большой кровати. Клэр замерла, уверенная, что там что-то пробежало. Что-то маленькое, проворное, юркое и почти незаметное…
— Мышь! — вскрикнула она, метнув в ту сторону влажную салфетку, а потом резко встала, расплескав воду. — Мышь! — вскрикнула она вновь так громко, как только могла, до смерти боясь мышей.
