Разумеется Валеран не отдал все в руки Госпоже Удаче. Я всегда подозревал, что прошлогоднее оскорбление, нанесенное Генрихом гордости Стефана, не забывалось королем потому, что Валеран постоянно старался сыпать соль на рану. Должно быть, я ошибался в истинной причине желания Валерана избавиться от меня. Я думал, ему нужно было беспрепятственно собирать сведения о тех людях, которые противостояли возвышению его родственников и захвату ими одного графства за другим. А теперь мне казалось более вероятным, что он хотел устранить меня, чтобы я не мог мешать ему ухудшать отношения между королем и его братом.
Мне нравился Генрих Винчестерский, и я делал все от меня зависящее, чтобы улучшить его отношения с королем, демонстрируя Генриху особую учтивость и требуя того же от младших оруженосцев. Я делал это для того, чтобы Генрих чувствовал, что он желанный гость у короля. А когда Стефан отказывался принять его, я передавал сам или отдавал посланнику письма с извинениями и сожалениями. Но если это выражение знаков внимания прекратилось, то лорд Винчестер, должно быть, разозлился и стал подозрительным, а его подозрительность будет раздражать короля, заставляя говорить безрассудно и резко, что еще больше усилит подозрительность и злость Винчестера, и возникнет порочный круг. Значительный вред отношениям между ними будет нанесен уже месяца за три, особенно если Валеран станет подталкивать оруженосцев демонстрировать неучтивость Генриху.
После поражения и видимой опалы лорда Винчестера (его не было среди придворных в зале) и частичной опалы Вильяма Ипрского (я, правда, видел его и переговорил с ним, когда он стоял в компании своего капитана-наемника и нескольких неродовитых придворных) Валеран остался самым близким к королю человеком. Мне это совсем не нравилось. Валеран, без сомнения, был отличным солдатом и по-своему хитер, но его интересы никогда не выходили за пределы возрастания собственного богатства и влияния. Однако Фортуна изменчива; и Валеран тоже может упасть. Само по себе это не тревожило, но ведь король так крепко связан с ним, что Валеран потащит своего сюзерена вместе с собой.
Я был в плохом настроении, когда пошел спать. То, что услышал в спальне короля, просто удручило меня. Я был раздражен не только тем, что Винчестер не получил место, к которому стремился, но и тем, что у Стефана не нашлось мужества сказать ему об этом. Король тайно созвал каноников Кентербери в Вестминстер двадцать четвертого декабря, в день, когда Генрих должен был участвовать в посвящении дьяконов в соборе Святого Павла в Лондоне, и выборы Теобальда, аббата Бекского, прошли в присутствии Стефана и папского посла Альберика Остинского.
Я расстроился из-за слабости короля, который был добр ко мне и которого я переставал любить. Но сейчас я страстно хотел Мелюзину. Мне нужно было поговорить с ней. Ее особый взгляд на события, имевшие для нее значение только в том случае, если они касались ее лично, иногда забавлял меня. Но часто ее суждения помогали моим мыслям выбраться на правильную дорогу. Разговоры с Мелюзиной стали для меня не менее важны, чем занятия любовью, к которым я привык за эти три месяца, и теперь я хотел ее, как иные люди хотят пить.
На следующее утро у меня появились причины недоумевать: неужели мое желание было такое сильное, что его отголоски ворвались в сны королевы? Я еще не успел уйти к королю, как прибыл паж от королевы и приказал мне быть у нее к завтраку. Я попросил у короля разрешение пойти к королеве и получил его быстро с минимальным числом замечаний. Взгляд короля не встречался с моим, это навело меня на мысль, что он провел ночь со своей женой и она уже говорила обо мне. Такое поведение было для меня предупреждением, что королева не в лучшем расположении духа. Я подозревал это и обрадовался ранней встрече с ней. Я чувствовал, что у меня есть шанс улучшить положение, и надеялся, что смогу воспользоваться им.
Выражение лица Мод не было ободряющим, когда она жестом пригласила меня сесть на край скамьи рядом с ее креслом. Мелюзина стояла с другой стороны; ее темные глаза были широко раскрыты. Я подумал, что Мелюзина держится сзади из-за тревоги и раздражения, но королева приказала ей принести хлеб, сыр, вино, и она тихо вышла.
– Ты обманул меня! – сказала Мод, как только вышла Мелюзина.
– Нет, мадам, – спокойно ответил я. – Я убедился к своему удовлетворению и, надеюсь, к вашему, что Мелюзина вовсе не опасна ни для вас, ни для короля, ни для кого бы то ни было.
– Ты доказал лишь то, что совершенно потерял голову. А я думала, что могу доверять тебе.
Я улыбнулся королеве: не мог не улыбнуться.
– Должен признаться, что я гораздо счастливее в браке, чем ожидал. Если вы хотите сказать, что Мелюзина очаровала меня, то вынужден согласиться с этим. Но тем не менее я по-прежнему верен вам и не предал вас.
– Ты думаешь, я не знаю что ты возил Мелюзину в Улль? – спросила Мод.
– Мадам, я не дурак, – тихо запротестовал я. – И никогда не держал наш визит в Улль в секрете от вас или от короля. Я сообщил об этом королю как только смог, должно быть Мелюзина не сообщила вам об этом, но не могу понять почему. Если она только не боялась, то….
Низкий мелодичный смех Мелюзины прервал мою речь.
– Я боялась, мадам, – сказала Мелюзина, положив на скамью буханку хлеба, большой кусок сыра и поставив бутылку вина и три кубка. – Но молчала не по этой причине. Вы знаете, у меня не было возможности. Рядом с вами всегда родовитые дамы, и я не могла подойти к вам, пока вы сами не позвали меня сегодня утром. Но вы сразу назвали меня ведьмой, развратной ведьмой, а потом пришел Бруно, и я даже не смогла спросить, чем это вызвано.
Взгляд Мод метнулся от меня к Мелюзине.
– Зачем вы ездили в Улль? – спросила Мод.
– По трем причинам, – ответил я. – Во-первых, я хотел осмотреть земли, не будучи в рядах атакующей армии. А если вы позволите, то за пару минут я объясню вам, зачем хотел осмотреть эти земли.
– Не утруждай себя, – оборвал меня холодный, как сталь, голос королевы. – И так понятно, зачем ты хотел осмотреть Улль. Ты надеешься получить эти земли.
Когда королева обвиняла Бруно в желании заполучить мои земли, голос ее был таким холодным и сухим, что сердце мое сковало льдом. Не знаю почему, сделав предположение, кажущееся столь очевидным, она застала меня врасплох. Я была раздосадована исчезновением Бруно вчерашним утром, ведь мне так хотелось попасть ко двору пораньше. Я думала, мне удастся объяснить королеве, что сразу, как мы отправились в Нортумбрию, меня охватила ужасная тоска по моему старому доброму дому, безумно захотелось увидеть его, и именно я уговорила Бруно взять меня туда. Но я и понятия не имела, сколько важных леди явится ко двору со своими мужьями. У меня не было даже возможности попросить о разговоре один на один. А сейчас я была уверена, что все потеряно, и не знала, восхищаться ли непоколебимым достоинством поведения Бруно или высказать ему пренебрежение за недогадливость.
