— Конечно, ты можешь делать с ними все, что пожелаешь, Джарред, — ответила миссис Гарпер неохотно, — но я должна сказать тебе, что воду отключат завтра ночью, если мы не заплатим сборщику налогов.
— Нонсенс! Ты ведь всегда платила вовремя!
— Он уже приходил дважды, Джарред.
— Очень хорошо, в следующий раз нам пришлют повестку в суд! Я оплачу счет до конца недели. Дай мне деньги, моя старая леди.
Миссис Гарнер полезла в карман своего платья с медлительностью, необычайно раздражающей ее сына, который нервно затянулся трубкой, когда увидел ее движение. Наконец, она вытащила свою тощую руку из кармана в платье и выложила деньги, завернутые в кусок газеты, которую Джарред тут же отбросил, пересчитал деньги и засунул их в карман своего жилета.
— Спасибо, мама, тебе не следует беспокоиться по поводу счетов за воду, если дойдет до этого, — добавил он, замечая в ее глазах слезы, — ты всегда сможешь сама открыть водопроводную станцию. Совсем нет причин для расстройства. Спокойной ночи.
— Ты опять уходишь, Джарред?
— Да, я хочу отдохнуть с товарищами здесь, за углом. Меня не будет более часа.
— Ах, — вздохнула миссис Гарнер, когда дверь захлопнулась за спиной сына, — я знаю, что сейчас время Джарреда. Совсем не имеет смысла предлагать ему вкусный ужин. Он никогда не придет домой, чтобы съесть его, у него аппетит почти как у воробья.
Джарред взял деньги у матери для того, чтобы покрыть свои завтрашние расходы в Хэмптоне. Уж очень он увлекся скачками. Он хотел как можно скорее узнать о том, что там происходит, будь то лучший или худший исход событий. То ожидание новостей на тротуаре Флит-стрит сильно измотало его терпение.
Если бы он был чуть умнее, то попросил бы мать дать ему деньги следующим утром. Ведь он мог прогуляться к «Королевской голове», выпить стаканчик джина в кегельбане, где было гораздо веселее, чем в гостиной собственного дома. Джарред — широкоплечий, длиннорукий и мускулистый — был неплохим игроком в кегли. Он много выигрывал и проигрывал в этой игре, но выигрывал чаще и мог бы иметь успех, если бы умел рисковать.
Он отправился в свою любимую гостиницу, находящуюся в доме, который выглядел таким чистым и респектабельным летними вечерами, что странник, зашедший сюда из далекого мира и увидевший ее первый раз, мог посчитать это заведение самым невинным и мирным местом: милый интерьер, аккуратные стойки, позолоченные буквы бочонков, блестящих в лучах заходящего солнца. Дух спокойствия, казалось, царил здесь, когда Джарред открыл дверь в гостиницу — место сбора привилегированных персон — и пошел по дорожке, ведущей к площади для игры в кегли.
Вечерние забавы были в полном разгаре, его друзья, встречающиеся тут и там, громко смеялись и разговаривали, свет ламп тускло пробивался сквозь завесу табачного дыма, Джарред почувствовал, что снова начинает жить, сама жизнь для него означала необузданность страстей, минутные удовольствия, за которые, возможно, в дальнейшем пришлось бы заплатить немалую цену, но это редко, когда принималось им в расчет.
Было восемь часов вечера, когда Джарред присоединился, к своим приятелям. Он покинул их в половине десятого с суммой, вряд ли способной покрыть тариф за воду, он был зол на судьбу, а заодно и на себя, он также смутно сердился на миссис Гарнер, которая так легко отдала ему деньги, когда он их попросил у нее.
— Ну уж если старая леди дала мне эти деньги, то я мог бы провести неплохой день в Хэмптоне, — сказал он себе, — поскольку я имею весьма слабые шансы увидеть скачки, если только Джобери не доставит меня туда в своем экипаже.
Джобери — спортивный маклер — один из самых бойких в окружении мистера Гарнера, слыл заядлым игроком и, казалось, может добиться немалых успехов, играя на скачках. Существовало некоторое неопределенное мнение о том что он имеет какую-то часть прибыли от заключения пари на скачках.
Джарред дошел до дома Джобери, но не обнаружил там этого джентльмена; родные ожидали увидеть его после полуночи. Миссис Джобери — унылая и весьма сварливая особа, неохотно сказала ему это и затем захлопнула дверь перед его лицом. Она относилась к тому типу жен, чей разум не в состоянии постичь преимуществ игры на скачках.
Джарред пробормотал проклятия в адрес жены Джобери, которого он сейчас был больше склонен ругать, чем благословлять, и пошел прочь от этого дома, едва осознавая куда идет. Он остановился на углу улицы для того, чтобы разжечь свою трубку и, повернувшись, дошел до Гудж-стрит, затем прошел Чарльз-стрит, Мортимер-стрит, пересек Речезет-стрит и оказался в аристократическом районе Кэвендиш-сквер. Оказавшись здесь, он был уже не в силах устоять против желания побывать на Вимпоул-стрит. Он выпил уже достаточно для того, чтобы быть рассудительным. Правда, он уже обещал, что не придет к дому доктора Олливента, но сейчас Джарред лелеял в душе надежду, что чем бы ни угрожал ему доктор, он, мистер Гарнер, обладает той силой воздействия на свою жертву, которую нельзя уничтожить, хотя в самой жертве мог возникнуть бунт против него, способный привести к чему угодно, но, в конце концов, он мог и снова получить деньги.
Эта мысль, усиленная действием алкоголя, крепко засела у мистера Гарнера в мозгу этим вечером, и он, подойдя к двери дома доктора, два раза пнул ее.
Слуга, который видел его уже раза два или три и не испытывал к нему особой симпатии, недоброжелательно взглянул на Джарреда.
— Семья дома?
— Леди на вилле в Теддингтоне, сэр, хозяин в городе, но я не думаю, что он захочет встречаться с вами в столь поздний час.
— О, он захочет, — сказал Джарред уверенно, он чувствовал себя очень важным по сравнению с маленьким слугой, — он увидит меня.
— Да, — произнес голос из глубины холла, — я увижу вас. Проходите, если хотите.
Доктор Олливент открыл дверь своей приемной, потревоженный громким стуком Джарреда. Он стоял на пороге этой священной комнаты, ожидая, пока гость войдет туда.
Джарред был слегка озадачен мягкостью приема. Сейчас он ожидал встретить бурю страстей перед тем, как его впустят.
Столь вежливые манеры доктора несколько остудили его. Он поспешно снял с головы шляпу и несколько нервно смял ее в своих руках.
— Вы, наверное, удивлены столь поздним моим приходом, доктор Олливент? — начал он.
— Вовсе нет, вряд ли можно ожидать от вас определенного времени визитов. Но я очень удивлен тем, что вы вообще пришли сюда.
— Почему?
— Потому что тем самым вы лишаете себя моей благосклонности. Я думал, что ясно дал вам понять это, когда мы расставались.
— Ну, доктор! — воскликнул Джарред, садясь в одно из кресел в сафьяновой обивке, кресло столь роскошное и старинное, что могло бы оскорбиться от столь пренебрежительного к нему отношения. — Ну, доктор, — повторил Джарред, бросая шляпу, на стол так, как будто это был перчатки, — давайте поговорим по-простому. То, что вы называете благосклонностью, я называю взяткой за молчание. Вы хотите сказать, что, находясь под влиянием обстоятельств, — здесь он заговорил особенно жестко, его голос стал хриплым, — я сел на мель в смысле финансов и пришел сюда к вам просить милостыню, но, как мужчина мужчине, скажу, как мужчина мужчине, — повторил Джарред, словно выговаривание этой фразы доставляло ему удовольствие, — что вы желаете выставить меня, не дав и пятифунтовой банкноты за то, чтобы я попридержал язык.
