— Вы думаете, этих денег будет достаточно, чтобы оплатить обучение вашего брата в хорошей школе? — спросил маркиз.
— Нет, конечно, нет. Я не ожидаю такой крупной суммы даже от человека вроде вас. Но я уже давно откладываю понемногу. И еще я подумала, что, когда вы уедете, могу попытаться сама заработать немного денег.
— Каким же образом вы собираетесь это сделать? — поинтересовался маркиз.
— Это пришло мне в голову благодаря вам, — призналась Ровена. — Нам привозили так много фруктов, что мы не съедали их и я начала варить джемы, чтобы ничего не пропадало.
— Очень разумно — и рачительно, — кивнул маркиз.
— Я подумала, что мы сможем продержаться всю зиму с этими запасами. А на прошлой неделе жена викария попросила меня дать ей баночку джема для благотворительного базара. Я дала ей две — одну персикового и одну сливового. За них заплатили по шиллингу за каждую! — Глаза Ровены горели от радостного возбуждения. — Шиллинг! И жена викария сказала, что могла бы продать еще дюжину, если бы я дала ей.
— Продолжайте! — потребовал маркиз, не сводя глаз с девушки.
— Наш сад зарос, фрукты не очень-крупные. Наверное, потому что деревья слишком старые. Но у нас много сливы и айвы, а скоро поспеют яблоки. Если сделать из них компоты и джемы по рецепту, оставленному мамой, все это можно будет продавать.
Ровена замолчала и посмотрела на маркиза, словно ожидая, пока он выскажет свое мнение.
По-прежнему не сводя глаз с ее лица, маркиз произнес:
— Интересно, через несколько лет вы будете испытывать такой же восторг при мысли о том, что можно выручить шиллинг за баночку джема?
— Наверное, где-нибудь в другом месте, не на благотворительном базаре, за него заплатят немного меньше.
— Разумеется, — кивнул маркиз.
Ровена увидела по озорному блеску его глаз, что он посмеивается над ней.
— Вам забавно, — с жаром произнесла она. — Знаю, для вас это звучит глупо, но от этого зависит будущее Марка.
— Я не смеюсь над вашими амбициями, Ровена, — заверил ее маркиз. — Напротив, они кажутся мне восхитительными. Я даже немного завидую вашему энтузиазму. Прошло много времени с тех пор, как что-либо приводило меня в подобное состояние.
— Если не считать вашего великого родословного древа, — уколола его Ровена.
— Принимаю поправку, — покорно согласился маркиз. — Мое великое родословное древо, как вы его называете, действительно восхищает меня, но далеко не так, как вас — мысли о баночке сливового джема.
— С вами бесполезно разговаривать, — сердито воскликнула Ровена. — Я только прошу вас помочь мне, отдав деньги, которые причитаются моему отцу, если, конечно, вы намерены ему заплатить.
— У меня много недостатков, — нахмурился маркиз после ее слов. — Но уверяю вас, что всегда плачу в срок свои долги.
— Рада слышать это, — сказала Ровена. — И надеюсь, что вы воздадите папе должное.
— Думаю, что ста гиней будет достаточно?
Глаза Ровены расширились от удивления.
— Как… как вы сказали?
— Я сказал — сто гиней, — повторил маркиз. — Именно во столько я оцениваю услуги вашего отца.
— Вы… вы не… шутите?
— Нет. Уверяю вас, что я абсолютно серьезен.
Еще несколько секунд Ровена смотрела на маркиза. Затем глаза их встретились, и девушка отвела взгляд.
— Мы не можем принять такую крупную сумму, — сказала она, не скрывая своего сожаления.
— Я собирался добавить еще половину этой суммы за замечательные услуги сиделки, которыми также пользовался, — продолжил маркиз, не обращая внимания на ее слова.
С шумом выдохнув воздух, Ровена гордо подняла голову.
— Я не просила о благотворительности, милорд!
— Я не считаю это благотворительностью. Сэр Джордж сказал, что если бы меня пришлось везти после дорожного происшествия домой, результат был бы самый плачевный.
— Дело не в этом, — сказала Ровена. — Сельским врачам, как вы знаете, не платят таких гонораров.
— Вы просили воздать вашему отцу должное, — возразил маркиз.
— Но, мне кажется, сумма слишком велика.
— Вы уверены, что можете угадать, во что я оцениваю свою жизнь?
— Дело… не в этом, — в голосе Ровены звучало сомнение. — Просто, когда я просила вас отдать деньги мне, я думала, что, если вы будете щедры, сумма составит около двадцати гиней.
— Я ценю себя гораздо выше, — усмехнулся он.
— Я говорю… совсем не об этом.
— Я понимаю, о чем вы говорите, Ровена, — сказал маркиз. — И уверяю вас, что собирался заплатить вашему отцу именно эту сумму безо всякого вмешательства с вашей стороны. Если вы не примете деньги, я всегда могу отдать их самому доктору. Думаю, он быстро найдет им применение.
— Вы шантажируете меня, — возмутилась девушка.
— Почему бы и нет? Когда я окрепну достаточно, чтобы стоять без посторонней помощи, я все равно стану поступать так, как хочу.
— Не сомневаюсь в этом, — выпалила Ровена. — И это очень плохо.
Маркиз рассмеялся.
— Как и все остальные женщины, вы хотите, чтобы я преклонялся перед вашим полом и плясал под вашу дудку. В таком случае вы будете сильно разочарованы.
Ровена встала.
— Пожалуйста, проявите на секунду благоразумие, — попросила она. — Вы очень добры к нам… очень добры, предлагая папе такое щедрое вознаграждение. Но мне кажется, оно было бы меньше, не упомяни я о том, что Марка не на что послать в школу. Мы будем очень благодарны вам, если вы ограничитесь половиной предложенной суммы.
— Вы все еще спорите со мной, Ровена. Разве я не сказал, что всегда поступаю по-своему и намерен особенно твердо придерживаться этого принципа во всем, что касается вас.
— Но… почему?
— Об этом я расскажу вам подробно в другой раз.
У Ровены возникло неприятное чувство, что она не понимает до конца смысла его слов.
Девушка смущенно посмотрела на маркиза, глаза их снова встретились, и Ровене показалось, что он пытается что-то передать ей своим взглядом. В выражении лица маркиза, особенно в его плотно сжатых губах, чувствовалась скрытая сила.
Ровена вдруг почувствовала себя совсем слабой, неопытной и беззащитной.
Она произнесла вслух первые слова, которые пришли ей в голову.
— Я… не знаю… что… сказать… милорд.
— Тогда зачем что-то говорить, Ровена? — спросил маркиз. — Предоставьте все мне.
Глядя на сидящего за обеденным столом маркиза, Ровена думала о том, что у него куда более впечатляющая, излучающая силу внешность, чем ей казалось раньше. Может быть, он не выглядел таким внушительным прежде, потому что лежал беспомощным в кровати и нуждался в уходе.
Он выглядел совсем иначе в элегантном вечернем костюме, а не в одной из ночных рубашек, в которых привыкла видеть его Ровена.
Теперь, сидя в отделанной дубом небольшой столовой, он казался почти что существом из другого мира, по какой-то случайности оказавшимся в скромном доме сельского доктора.
За последние несколько дней маркизу разрешили сначала сидеть за столом в своей комнате, а потом и спускаться потихоньку вниз на часок-другой.
Ровена знала, как он ослабел, и волновалась за него, опасаясь, что в его состоянии может снова наступить ухудшение.
Но теперь, когда беспокоиться больше было не о чем, у Ровены возникло горькое чувство, что, когда маркиз покинет их дом и вернется в свое поместье, она никогда больше его не увидит.
«Я навсегда запомню его таким, — говорила она себе. — Гордым и элегантным, но в то же время великодушным и снисходительным, умеющим подобрать ключик к сердцу любого члена семьи».
Ровена часто во время разговоров за обеденным столом не могла сказать наверняка, серьезно он к ним относится или высмеивает, но что касалось лично ее, здесь она была уверена во втором.
И все же не было на земле человека более обаятельного и остроумного, чем маркиз.
Вечером перед обедом он раздал всем членам семьи подарки в знак благодарности зато, что они так долго принимали в доме непрошеного гостя.
Доктор Уинсфорд получил новый микроскоп, от которого пришел в неописуемый восторг, Гермиона — коробку дорогих красок, кисти и альбомы для рисования. Бедняжка чуть не лишилась дара речи.
— Я нарисую вам красивую картинку, — пообещала она маркизу. — Но, боюсь, она не сможет сравниться с рисунками, украшающими ваши пергаменты.
— Я буду с нетерпением ждать подарка, — заверил ее маркиз.
Гермиона смотрела на коробку с красками так, словно не могла поверить в ее реальность.
Лотти тоже была в восторге от своего подарка — роскошной куклы с полным гардеробом, куда входило платье, отделанное настоящим кружевом.
Для Марка маркиз выбрал кнут для верховой езды с серебряным набалдашником, на котором были выгравированы его инициалы.
