я был уверен.
Было ещё кое-что… катализатор: уязвлённое самолюбие. Целомудренность супруги пострадала ещё до нашей свадьбы. Подробностей не знаю. Меня задевало, что я не был единственным и первым, хотя случилось это задолго до нашего знакомства.
Себе-то я мог простить добрачные отношения, а ей… ей — нет.
Невесте моей, когда сошлись, было двадцать шесть лет, целая жизнь без меня. Глупо было переживать по поводу её прошлого, каким бы оно ни было, но чем дольше мы жили вместе, тем обиднее становилось быть очередным статистом в списке счастливчиков, исследовавших животворящее лоно.
Слушать этот бред не было никакого желания: пусть разбираются сами. Любые вопросы, тем более интимного характера, должны быть решены на берегу. Мы с женой так и сделали: сожгли мосты, обнулили жизнь до свадьбы: вкопали пограничные столбы, вспахали и засеяли новыми всходами демаркационную линию. Итог очевиден — живём, не тужим, друг с другом дружим.
Пассажир тем временем продолжал исповедаться, — первый поцелуй с доверчивой девчонкой, почти подростком. Любопытство, невинная шалость, но вкус губ, свежее дыхание и что-то ещё, отчего закружилась голова, задрожали внутренности, лишило меня разума. Отношения развивались настолько стремительно, что не было желания и времени думать о последствиях.
Стоило лишь сравнить дважды родившую женщину с юной дивой, особенно после того, как она подарила мне свою невинность (я не был экспертом в данной области, доверился заверению любимой), как решение расстаться с супругой вызрело окончательно.
Лицо пассажира исказила гримаса отчаяния, в глазах заблестела влага, — ты не можешь бросить семью после всего, что нас связывает, — гоосила Вика, — у нас дети, квартира, имущество. Мы притёрлись, научились уступать, договариваться. Я готова сделать вид, что ничего не было.
— Что ты понимаешь в любви, — атаковал я, — ты эгоистка. Я — не собственность. У нас со Светой любовь.
— Замечательно! Меня, выходит, ты просто использовал. От нечего делать или для того, чтобы показать, что всё-таки мужчина! Кто мы для тебя… одумайся!
— Не надо давить на больное. Думаешь, мне просто! Когда всё уладится, утрясётся, решим, как поступить с детьми.
— Когда что, утрясётся!
— Нет смысла отговаривать, скандалить. Я всё решил. Когда-нибудь ты меня поймёшь. Любовь — только в ней смысл жизни. Разве я виноват, что встретил её слишком поздно?
— Уверен, что это любовь? Ладно, если нет аргументов и причины, способной тебя удержать, уходи. Только имей в виду — я женщина покладистая, покорная, верная… но гордая. Второго шанса я тебе не предоставлю, даже если придётся наступить на горло собственной песне. Предлагаю подумать… хотя бы… дня два.
— Как я был наивен, как глуп, — захныкал пассажир, — разве не знал, что порочная страсть безраздельно обладать юной плотью не даёт права на элементарное счастье, что судьбу создают совместными усилиями, а не получают даром. Соблазнился галлюцинацией, созданной воспалённым воображением.
Мы оказались настолько разными, что скандалить начали за минуту до первого официального оргазма. Штамп в паспорте стал началом конца.
— Я хочу, — начинала скандалить Леночка, — чтобы лето не кончалось, чтоб оно за мною мчалось! Хочу, имею право… жить за-му-жем. Хочешь секса, будь добр — добудь стадо мамонтов. Забудь про жизнь до меня. Сотри прошлое. Займись настоящим делом.
— Но мамонты давно и безнадёжно вымерли, деточка, убеждал её я. Света назвала меня неудачником, ограничила до минимума доступ к телу.
Оказалось, что секс был единственной точкой соприкосновения. Нам не о чем было разговаривать, зато поводов для семейных сцен оказалось в избытке.
Она ошибочно видела во мне источник материального благоденствия, а я в ней — родник вдохновения.
Прогадали оба.
Молодая жена помахала мне ручкой спустя год, освободив предварительно тайком закрома материального благополучия от остатков роскоши. Я запоздало понял, что потерял самое дорогое: жену, детей, настоящее, будущее. Вика не подпускает меня, ни к себе, ни к детям. Видите, в окнах не горит свет. Где она сейчас, с кем?
— Ты что, брат, ревнуешь, — опешил я, — будь мужиком, разберись сначала в себе. Вникни в суть безрассудного поступка, хоть теперь прояви благородство. Повинись перед ней, не требуя чего-либо определённого взамен, или отпусти. У неё своя жизнь, у тебя своя. Каждый имеет право на счастье.
— Я тоже… имею право. Наверно. Даже приговорённому к смерти дают последнее слово, — возбудился вдруг страдалец, и тут же сник, — Вика, она такая ранимая, такая чувствительная. Что я натворил!
— У неё кто-то есть? Нет! Тогда жди. Рано или поздно она обязательно оттает. Если почувствует, что ты созрел для серьёзных отношений. Одиночество невыносимо, по себе знаю. Женщине просто необходимо на кого-то опереться.
— Я тоже так думал. Нет. Она не может простить… предательство.
— Жизнь продолжается. Если всё настолько сложно — ищи альтернативу.
— Её не существует.
— Я таксист, не психиатр. Могу, если хочешь, поговорить с твоей бывшей. Убеждать, разъяснять — одна из особенностей моей профессии.
— Господи, они идут, во-о-он, видишь.
— Подойди.
— Много раз пробовал. Напрасно.
— Любой путь начинается с первого шага. Пробуй ещё. Сколько потребуется — столько и пробуй.
— Не уезжай, — попросил мужчина, открывая дверь, — попытаюсь ещё раз.
— Вика, — окликнул он, — позволь пообщаться с детьми. Они ведь и мои тоже.
— Прежде ты так не думал.
— Это не так. Прости. Мы могли бы…
— Мы-ы-ы! Дети, хотите поговорить с папой? Нет, они не хотят. Отвыкли… от пап.
— А ты!
— Что я!
— Хочешь… поговорить?
— О чём, всё сказано… ещё в прошлой жизни!
— Конечно же, о нас. Вы — самое дорогое, что случилось в моей жизни. Давай попробуем…
— Пробуют, мужчина, мороженое. Осторожно. Можно простудиться, заморозить горло. Ты — предатель. Жить и оглядываться, бояться выстрела в спину… та ещё перспектива. С детьми обещаю поговорить. Завтра. Попробую убедить, что родителей не выбирают. Про нас… про меня… забудь.
— Как же так! Даже преступнику дают шанс.
— Взрослый человек не способен измениться. Мы пошли, дети хотят спать. Читай стихи про любовь… перед сном. Может быть, хоть что-то поймёшь.
Ты обрёк нас на страдания, потому, что был счастлив. Когда стало плохо самому — опять пришёл поделиться несчастьем. Щедро, ничего не скажешь. Я не держу зла, давно простила. Разговаривала с выдуманным тобой в полудрёме переживаний, доказывала чего-то, спорила ночи напролёт, надеялась, что одумаешься.
Не услышал. Знаешь почему! Не до меня, не до нас было. Молодое вино — напиток коварный. Пока пьёшь — жизни радуешься, а наутро похмелье. Проспись… и всё пройдёт.
— Ты тоже приходишь ко мне ночами. Я понял, что люблю только вас.
— Замечательное наблюдение. Если ты такой чувствительный — встретимся во сне.
— Не помирились, — понял я, — разбивать проще, чем склеивать.
