И всё же… она дала тебе надежду.
— Прогнала, — посетовал пассажир сев в машину, — даже слушать не стала.
— Не скажи. Вдумайся. Обещала поговорить с детьми. Это раз. Простила. Это два. Сказала, что выход можно поискать в стихах, прочитанных перед сном. Это три. И самое важное, заметь — разрешила присниться. Выше голову, старина, ты на верном пути!
— Ничего подобного не заметил. Какой прок в стихах, если разрушена сама жизнь?
— Я не знаток поэзии, но стихи, особенно философские, со смыслом, люблю. Например, это — “открываю томик одинокий — томик в переплёте полинялом. Человек писал вот эти строки: я не знаю, для кого писал он. Пусть он думал и любил иначе, и в столетьях мы не повстречались. Если я от этих строчек плачу, значит, мне они предназначались”. А… каково! Тебе протянули руку. Научись ценить доброту, осознай значимость произнесённых только что этой мудрой женщиной слов.
— Бессмысленная красивость, в которой нет, ни ответа, ни даже намёка на способ реабилитироваться.
— Когда вылетал из гнезда, от совета жены сам открестился. Теперь куда сложнее вернуть равновесие. Слушай дальше, — “Полетел над лесом, расплескался синью, хохоча над весом, плотью и бессильем. Плыл по-над рекою солнечного света, сильною рукою обнимая лето, расплескался лужей глубиной в полнеба, с родниковой стужей съел краюху хлеба. И в траву свалился у ручья в овражке… Насмерть поразился луговой ромашке. А потом был вечер… к облаку тянулся. К звёздам прикоснулся. А потом… проснулся”.
Смысл не в словах — в настроении, в акустике, в жизненной энергии, которая устроена по принципу резонанса. Страдая и жалуясь, притягиваешь эмоции скорби, безнадёги. Радуясь жизни, веря в лучшее, возбуждаешь ответные колебания той же частоты. Вибрации счастья невозможно не заметить.
— Ещё один гуру. Последнее время меня все учат жить. Какой толк в советах, если ими невозможно воспользоваться!
— На самом деле — никакого нет. “Я плод жевал с познанья древа. Я суеверья отметал. Но чёрный ангел мчался слева, а справа светлый пролетал. Вдали от суетного мира, от посторонних и своих бутыль армянского кефира мы потребляли на троих. И средь полыни и бурьяна беззвучно я кричал, немой. Буянил тёмный ангел спьяну, а светлый вёл меня домой…”. Разберись, где твой настоящий дом.
— Вот туда меня и вези, обратно, откуда взял. Напьюсь и умру молодым. Видно сегодня опять не мой день.
– “Задумчиво вонзая мне в горло два клыка, на небо наползает вселенская тоска. Осадки выпадают и ночью при свечах так жалобно рыдают нитраты в овощах. И вождь слезою капнет, и рухнет со стены. И пёс печально цапнет за грустные штаны. И подбочась картинно, над мной, упавшим в грязь, какая-то скотина хихикает смеясь. Он дом имеет частный с красавицей-женой, а я такой несчастный, сопливый и больной. И залетевшей птицей, уже в который раз печально буду биться о грустный унитаз…”.
Не подскажешь, почему мне тебя совсем не жалко? Напейся, слей себя в унитаз. Кому от этого лучше станет — Вике твоей, детям, мне?
— Ты-то здесь причём!
— И я о том же. Моё дело — сторона. Номер её телефона знаешь?
— Конечно, знаю. Наизусть.
— Диктуй.
На звонок ответили сразу.
— Не бросайте трубку, пожалуйста. Вы меня не знаете, но видели. Я таксист, пытаюсь лечить меланхолию вашего бывшего мужа. Можете выслушать меня, всего минуту?
— Я устала, хочу спать. Каждый выбирает по себе…
– “Женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает для себя слово для любви и для молитвы. Шпагу для дуэли, меч для битвы…”
— Ладно, говорите.
— “Отпустите меня. Я хотел бы быть там, где свободно ветрам и где тесно цветам. Отпустите — и я уплыву к островам, там, где верят глазам, и губам, и словам. Там, где маски слетают, шипы и слои. Там, где нету чужих. Там, где только свои. Отпустите меня, я уйду на закат. Там, где музыка сосен звучит свысока, И светло улыбаться я буду, как все. Буду голым купаться в июньской росе. Там не гаснет костёр, что в лесу разожжён. Там, где запахи лип можно резать ножом. Там безумные ливни играют, звеня… отпустите меня. Отпустите меня…”.
Я провёл с вашим бывшим мужчиной довольно много времени. Сегодня. Он страдает всерьёз, потому что осознал. Спуститесь к подъезду, выслушайте его. Пусть говорит неубедительные глупости. Это пока неважно. Вслушайтесь в интонацию, в настроение, в суть. Уверяю, вам станет легче. Остальное решите сами. Дети уже спят?
— Засыпают. Я выйду… через пять минут. Но ничего не обещаю. Между нами пропасть.
— Начинать семейные отношения повторно, с белого листа, несовременно, понимаю, но вы не дети. Разберётесь. Я бы попробовал. Оставлю вас наедине, погуляю минут двадцать.
— Думаю, столько не понадобится.
— Как знать, как знать. Буду держать пальцы крестиком.
В рассказе использованы стихи Вадима Хавина.
С тобой сливаясь, чувствуя тебя,
Дышу сейчас одним с тобой дыханьем.
Живу сейчас одним с тобой желанием:
Продлить в ночи подольше жизнь огня.
То затихая, вдруг, а то взрываясь,
Ты трепетала, страстно… лёгкий вздох,
Из губ горячих жарко вырываясь,
Лицо огнём души, как пламя, жёг.
Анатолий Гуркин
— Дунаев. Игорь Леонидович, — с поклоном представился немолодой уже, с виду лет сорока пяти или чуть больше огненно-рыжий мужчина в усах и бороде хорошенькой девушке, стоящей на крыльце его дома.
Удивительно, но глаза у него были как бы молодые, и кожа лица слишком гладкая.
Одет мужчина был в шаровары, наподобие тех, в которых рисуют казаков, пишущих письмо турецкому султану, и клетчатую фланелевую рубаху с длинными рукавами, размера на два шире объёма фигуры, почти до колен.
На ногах стоптанные валенки, подшитые кожей, голова покрыта фетровым колпаком невнятного цвета. Этот живописный ансамбль дополнял солдатский ремень с блестящей на солнце бляхой.
— А вот и Ланочка, жиличка твоя. Я тебе рассказывала. Внучка подружки моей, Дарьи Степановны. С детства её знаю. Хорошая девчушка, послушная, смирная. Но, с характером. В институт поступила, а в дому, как назло прислониться негде, и уроки готовить тоже. Вот, значит, такая оказия, Игорёк. Нужно приютить. Да она тебе в тягость не будет. Приберёт когда нужно, обед сготовит. На это она мастерица. Семья-то многодетная. Сызмала ребятня к хозяйству приучена.
Девушка протянула игрушечную ладошку.
Игорь Леонидович осмотрел свою руку, старательно вытер её о рубаху, попытался поздороваться.
Маленькая ладонь утонула в его пятерне, вызвав тревожную мысль, что может сделать ребёнку больно.
Игорь накрыл протянутую руку второй ладонью, улыбнулся во весь
