Только они приехали домой, как Петр Николаевич позвал дочь с собою в библиотеку и затворил двери.
Осерчав, он ходил по комнате.
— Наталья, прекрати это! Позорить и себя, и семейство наше я тебе не позволю. Нарышкин столь времени ходит, что это может вызвать уже толки. Подумай, что твоя репутация может быть загублена: у сплетников острые языки. Или отказывай ему решительно и тотчас же, или я завтра же буду говорить с ним о его намерениях, ведь неспроста он на тебя уже который месяц пялится — все глаза небось обломал. Поняла?
— Поняла, батюшка.
— И что надумала?
Девушка промолчала.
— Вот тебе, Наталья Петровна, мой совет, — остановился он перед ней. — И я прошу тебя исполнить его, для твоего же блага! Не стану говорить, сколь много я сделал для тебя, ни к чему тебе этого знать. — Наташа посмотрела на него, тотчас же догадавшись, о чем тут идет речь. — Но очень бы ты одолжила меня, сударыня, если бы приняла ухаживания Василия Федоровича и стала бы его женой.
— Откуда вы знаете, батюшка, что таковы его намерения? Может, он вовсе не оттого в наш дом ходит…
— Не оттого? А отчего же? — взорвался Петр Николаевич. — Если не оттого, так пусть больше тут не появляется и чести твоей не порочит! Но только он не так глуп, и все прекрасно понимает. И все понимают, к чему эти посещения, только ты одна чего-то косоротишься. И напрасно… Лучшего жениха тебе не найти.
— Но я не чувствую в себе сердечной склонности к нему…
— Что?! Склонность сердечная? Да о чем ты? Вам, девицам, об этом думать и вовсе не положено. Ты и слов таких знать не должна, и не вздумай никому их повторять. Молодежь нынче… Законов отцовских не чтит, обычаев не соблюдает… Я этому сопляку так все и обскажу! Не посмотрю, что он у императрицы в чести, я и сам не из последнего десятку. — Петр Николаевич помолчал. — А насчет твоей «сердечной склонности», то знаю я, куда ты клонишь. Плещеев… Род старинный, богатый… Партия подходящая, но ты уверена ли, что он с тем же к тебе, что и ты к нему, то бишь со «склонностью сердечной»?
Наташа молча опустила голову, не зная, что и сказать.
— Понятно… Ну это дело я уладить могу. По твоему слову. Сейчас же говори, с кем мне разговор вести, и днями я буду говорить с обоими.
— Плещеев, — прошептала Наташа.
— Ну дело! — воскликнул Обресков. — Наконец-то! На этой же неделе все решу. — И Петр Николаевич стремительно вышел, оставив дочь одну.
Наташа тоже все положила решить на этой неделе. На следующий же день после этого разговора отец привез в дом Плещеева и объявил его Наташиным женихом. Сговор затем состоялся по всей форме, и молодые были вполне счастливы, хотя прямого объяснения между ними и не было. Все было по старинному обычаю, по-дедовски, как велели приличия.
Наташа попросила отца позвать Семена Петровича Нарышкина. Тот было удивился этой просьбе, но удовлетворил ее.
— Странно, что ты просишь об этом. Вы будто не знакомы?
— Меня представили ему на балу. Да и вы с ним знакомы, батюшка.
— Верно. Человек он нужный, я позову и его.
Семен Петрович, прибыв, поздравил молодых а затем, найдя минутку, посмотрел на Наташу печально и сказал:
— Я был бы рад за тебя еще больше, если бы не думал о той ошибке, которую ты намереваешься совершить.
— О чем вы, Семен Петрович?
— Племянник говорил мне, что ты желаешь проверить преданность своего жениха. А уж способ этот я предчувствую.
— Вы несправедливы к Александру… — покраснела Наташа.
— Я всего лишь знаю жизнь. И знаю, что порой нельзя доверять даже себе… Послушай моего совета: хочешь быть счастливой — не открывайся никому. Молодость глупа и неосмотрительна, Наталья Петровна.
— Я поняла вас, сударь.
— Ну вот, обиделась? — Семен Петрович улыбнулся.
— Нет, — солгала она.
Нарышкин тяжело вздохнул и отошел в сторону, более ничего не говоря.
А она решила проверить…
Наташа готовилась к свадьбе. Сие событие должно было состояться не скоро, ибо спешка в таком деле была не в чести. Ждали будущей осени, свадебной поры, когда приличнее всего было молодым вступить в брак.
Жених почти каждый день навещал невесту. Василий Федорович, узнав о помолвке, в доме Обресковых более не являлся, но послал в подарок Наташе цветы с приличествующей случаю запискою.
Платье невесте шилось из белой парчи, шитое серебром и жемчугом. Аграфена Ильинична вся окунулась в заботы. Что платье! Приданое — вот забота. Хотя для Наташи оно собиралось уже давно, но тут оказалось, что что-то не было готова, а другого мало или вовсе нет. Дым стоял коромыслом. В Москве, конечно, было бы удобнее да сподручнее, но из Петербурга уезжать никак нельзя было: у жениха служба, у невестиного отца придворные заботы, да и неприлично это, так как свадьбою заинтересовалась сама Елизавета Петровна и даже милостиво принимала у себя жениха с невестою и дарила их подарками.
Наташа, очарованная всем произошедшим и грядущим, влюбленная и легкомысленная, решила все-таки нарушить все запреты. И теперь уже не проверять своего жениха, нет, в нем она была уверена более чем в себе… Она хотела избавиться от этой единственной тайны между ними.
И вот, во время прогулки, когда жених и невеста катались в экипаже по Невской першпективе, Наташа передала Александру все, что прочла в письме своей матери, и все, что поведал ей Семен Петрович.
Плещеев был изумлен.
— Этого не может быть, — сказал он, растерявшись. — Ты шутишь.
— Уверяю тебя, что нет. Такими вещами можно разве шутить? Ведь так легко и головы лишиться.
— Ты права…
— Ты боишься?
— Боюсь? — пробормотал Александр. — Нет… Просто это очень неожиданно. Ты — и вдруг сестрица, нет, племянница Елисаветы Петровны.
Он посмотрел на нее:
— Мне это очень странно слышать и странно думать об этом, но я не боюсь. Да и чем это может грозить?
— Как ты не понимаешь, — заволновалась Наташа, — ведь меня могут счесть лгуньей и авантюристкой, обвинить в измене государыне и посадить в острог!
— Но за что?
— Меня могут счесть заговорщицей или еще что похуже!
— Глупости, — рассмеялся жених. — Всего лишь твое воображение. Ну кто, скажи на милость, может так подумать. Да и в чем можно тебя обвинить — в словах, в простом рассказе, в правдивости которого легко можно усомниться.
— Ну как же… А самозванец, назвавшийся царевичем Димитрием, он тоже только слова говорил, никаких доказательств не имея, а какая смута была…
— Да ты никак себя с ним сравниваешь? Вот насмешила! Ты думаешь, что за тобой войска пойдут? Разве есть какие-то магнаты, что стоят за твоей спиною и ищут своей выгоды? Глупенькая! Это все фантазии! — Плещеев искренне рассмеялся.
