Слово на промелькнувшей странице привлекло ее внимание, и она внезапно замолчала, изучая написанное.
— Как… как такое возможно? Этот дом… Что… — спросила она дрожащим голосом, — это такое?
Она посмотрела ему в глаза и снова уставилась в бумаги.
— Это договор между моим отцом и девелоперской компанией, со всеми печатями, не хватает только подписей. К сожалению для Алдо, он умер до того, как потребовал от вашего отца вернуть долг, что он постоянно собирался сделать.
Бледная как полотно, Либби отрицательно помотала головой. Трясущимися пальцами она перевернула страницу и громко вздохнула, увидев цифру.
— Но он не стоит так дорого, — запротестовала она.
Рафаэль посмотрел ей в глаза и легко объяснил невероятную сумму на странице:
— Если учитывать, какую прибыль предполагается получать от загородного торгового комплекса, то он стоит так дорого… Даже больше. Мой дедушка был слишком высокого мнения о своих способностях, но любой уважающий себя бизнесмен назвал бы еще более высокую цену.
Либби, побледневшая и дрожащая под впечатлением от новых открытий, с трудом пыталась переварить информацию. Дом, который она так любила, превратится в торговый центр?
— Они хотели снести наш дом?
Если это правда, то собирался ли Рафаэль следовать этому дьявольскому плану?
— Но это неправильно. Ваш дедушка помогал моему отцу, он был его другом.
— Мой дедушка никогда не ставил дружбу выше прибыли. Когда он предложил вашему отцу заем, он знал, что тот никогда не сможет его выплатить, а ваш отец не стал внимательно изучать мотивы Алдо, потому что искал легкое решение своих проблем, а не то, которое потребовало бы какой-то жертвы или работы с его стороны. Он обычный лентяй, который унаследовал процветающий бизнес и разрушил его. Ему нравилось видеть свое имя на фирменных бланках, и на этом его энтузиазм заканчивался.
— Отец ставил семью выше работы. В отличие от многих друзей отца, он всегда был со своей семьей, никогда не задерживался на работе.
— Ваш отец ставил все выше работы.
Либби покачала головой и опустила глаза.
— Вы знаете, что я говорю правду.
Либби сжала губы и неожиданно почувствовала себя виноватой, потому что он был прав, она понимала, что в его обвинениях был здравый смысл.
— По крайней мере, мой отец никогда не был жуликом! И он не такой бессердечный ублюдок, как вы.
— Мой дедушка никогда не делал ничего незаконного.
Зная, что второе обвинение было адресовано уже ему, Рафаэль не стал отрицать его.
— И вы думаете, что тогда все в порядке. Я представляю, как ваш дедушка гордился бы вами. Настоящий верный последователь.
Но она никак не была готова к его реакции, когда в глазах промелькнула ярость, а из горла раздался животный рык.
— Я ничего для него не значил, и он был мне никем.
Поняв, что она нечаянно задела его за живое, Либби знала, что надо отступить, но вместо этого она продолжила:
— Мне кажется, что вы без проблем заняли его место.
— Я ничего не унаследовал от деда.
Либби, которая не могла не ответить на вызов, фыркнула и обвела рукой комнату:
— Ничего, кроме всего этого. — Она презрительно посмотрела на него. — Вы такой лицемер. Хронический лицемер!
На его лице отразилась крайняя степень удивления, и в другой ситуации Либби бы рассмеялась.
— Матерь Божья…
— Что случилось? — протянула она. — Можете показывать, но не можете признать?
Его глаза сузились.
— Давайте попробуем.
— Вы смотрите сверху вниз на моего отца за то, что он унаследовал свои деньги, в то время как по сравнению с серебряной ложкой, с которой родились вы…
— Я не родился с серебряной ложкой во рту.
Либби засмеялась:
— Нет, она скорее была из чистого золота.
— Это кажется. Мой дед не признавал моего существования до позапрошлого года.
Либби удивленно раскрыла глаза:
— Почему… Что вы такого сделали?
— Я родился, — грустно усмехнулся он. — Не такой ужасный грех, как вы, наверное, себе представляли.
Либби пожала плечами и неожиданно почувствовала себя очень неловко, когда он добавил:
— Но для моего деда этот грех был непростителен.
Она с трудом выбросила из головы образ одинокого отвергнутого мальчика. Она ни в коем случае не хотела сочувствовать этому мужчине.
— Значит, вы были…
Когда она замолчала, покраснев, Рафаэль продолжил за нее:
— Да, ублюдком. Результат связи моей матери с женатым мужчиной, когда ей было семнадцать.
Рафаэлю никогда не хотелось найти человека, который отказался от него. Он даже не знал его имени до тех пор, пока после смерти матери не нашел в ее старых документах свое свидетельство о рождении.
— И мой дед выставил ее на улицу, избавился от нее. Когда он связался со мной два года назад, то даже не знал, что она умерла, вот как он ею интересовался.
Вся эта информации ужаснула Либби.
— Ей было всего семнадцать, его родной дочери, как он мог такое сделать? — Она была искренне поражена.
Рафаэль покачал головой:
— У вас очень романтизированное представление о семье.
— Думаю, мне повезло, — призналась она.
Мягкость ее голоса отражалась в голубых глазах, смотрящих на него.
— Оказывается, полагаться на удачу пагубно для всей семьи.
Легко стерев едким комментарием с ее лица сочувствие, он чуть не кивнул в знак одобрения. Рафаэль не мог принять жалость от кого-то, а тем более от красивой женщины. Либби приподняла подбородок.
— Думаю, что корни и семейная поддержка важны, но я не жду, что вы это поймете, — сказала она с пренебрежением.
— То есть вы считаете, что раз я нежеланный ребенок, то не могу ценить такие вещи?
Либби не отвела взгляд:
— Не говорите за меня. Дело вовсе не в обстоятельствах вашего рождения.
— К вашему сведению, я мало что унаследовал. Когда дед умер, я уже владел контрольным пакетом акций его компании и собирался занять его должность. — Его широкие плечи приподнялись, а сексуальные губы растянулись в улыбке. — Его смерть просто избавила меня от лишних дел.
Либби посмотрела в его холодные неприветливые глаза и поежилась:
— Вы специально разорили своего деда.
— Вряд ли он бедствовал.
— Просто был унижен?
Ничуть не смутившись от ее предположения, Рафаэль провел рукой по гладко выбритому подбородку.
— Скажем так, в этом случае финансовая выгода была не единственным моим мотивом.
Она вдруг с ужасом поняла, что мужчина, который был так беспощаден к своей собственной семье, вряд ли проявит хоть каплю жалости к ее.
