лоб.
В зале очень светло, свет льется из больших окон даже сквозь опущенные жалюзи. И здесь кроме нас никого. Ни единой души. Какое бы место за длинным столом для переговоров я ни выбрала, все равно буду выглядеть нелепо, ведь этот стол слишком большой для двоих.
Выдвинув первый попавшийся стул, сажусь и бросаю сумку на соседний.
Мои ладони влажные, ведь пульс частит с тех пор, как вышла из машины.
Кирилл обходит эту дизайнерскую громадину и выбирает для себя место прямо напротив.
В отличии от моих, его движения, как меткие и точные штрихи, и я читаю в них полное отсутствие желания тянуть время. Словно начать этот проклятый разговор ему просто не терпится. В отличии от меня!
Исподлобья слежу за тем, как он усаживается: выдвигает стул, опускается на него и съезжает по спинке, растянув гибкое тело в небрежной, но не вальяжной, позе.
Помимо шорт, на нем свободная рубашка с нейтральным узором, и двух расстегнутых пуговиц на ней вполне достаточно, чтобы создать идеальный вид на сильную жилистую шею и ямочку между ключиц.
Он прекрасно сложен. Он, конечно же, об этом знает.
Его лицо гладко выбрито, а в волосах… его волосы немного влажные на концах, будто он пять минут назад вышел из душа.
Всем своим видом Кирилл дает понять, что готов слушать, но я тяну.
У меня в голове нет резерва, чтобы разгадывать его настроение. Мне выше крыши хватает уже имеющихся открытий. Того, что он вернулся в город за мной, и того, что его колючее поведение — чертов каприз!
Поерзав, пристраиваю руки на подлокотниках и замечаю, имея в виду этот зал и чертово эхо вокруг нас:
— Это слишком.
— А мне кажется, в самый раз, — отзывается, продолжая сверлить мой лоб взглядом.
Вдохнув и еще раз посмотрев по сторонам, произношу:
— Не знаю, нужно ли начать с разговоров о погоде…
— Не стоит.
Посмотрев на него, стискиваю пальцами подлокотники и объявляю:
— У нашей… связи были последствия. Леон твой.
— Мой? — уточняет.
— Твой сын.
Произнесенные слова не приносят мне облегчения. Я только еще сильнее напрягаюсь, ведь поделилась самым сокровенным. В глубине души у меня сидит томительная потребность, чтобы для него это тоже стало сокровенным! Этого требует моя женская гордость, моя любовь к нашему ребенку! И мне до боли необходимо, чтобы он тоже его полюбил.
На лице Мельника не отражается никаких реакций, наверное, все они исходят от меня, когда он бросает:
— А я все ждал, когда ты об этом вспомнишь.
— Ты знаешь? — смотрю на него напряженно.
— Как видишь. У меня сейчас только один вопрос — как так вышло?
Мои собственные вопросы растворяются в воздухе неозвученными.
Взгляд, которым он пригвоздил меня к месту, полон ожидания. И оно ни черта не праздное.
— Так бывает, когда люди занимаются незащищенным сексом, — произношу я.
Без какого-либо веселья, Кирилл спрашивает:
— Мне помнится, секс у нас был защищенный. Может, я что-то не так понял?
Молчу, и от волнения кожа покалывает.
— Это была случайность? — слышу еще один лишенный веселья вопрос.
— Нет… — смотрю в его глаза.
— Тогда что?
Я знаю, что проще всего было бы просто соврать! Ответить на его вопрос “да”. Да, черт возьми. Случайность! Но я не могу ему врать. Я слишком дерьмовая лгунья, а он слишком хорош в том, чтобы выстраивать логические цепочки, и интересующий его вопрос разберет на гребаные атомы.
— Я хотела ребенка, — говорю тихо. — И я тебя обманула.
— Это просто охереть, какая новость, Маша.
— Извини…
— Извини? — он смеется, поднимаясь со стула. — Ты считаешь, это дебильное слово здесь уместно?
— Я не знаю, что сказать, — поднимаю вслед за ним глаза. — Я не готовилась к этому разговору специально!
— Ну, разумеется, — бросает с насмешкой. — Я же в этой истории донор спермы. Странно, что этот разговор вообще состоялся, да?
— Все не так… — пытаюсь подобрать слова, но они только сильнее сгущают краски! — Я хотела, чтобы это был ты…
— Я могу собой гордиться.
— Кирилл…
Повернувшись ко мне спиной, он идет к окну.
Сидеть на месте мне и самой невыносимо, поэтому встаю, скрипнув по полу стулом. И я готова поклясться, что температура моего тела поднялась на пару градусов, потому что мне жарко, будто стул подо мной подожгли.
Маша
Глядя в его спину, прекрасно понимаю — что бы я ни сказала, в своем упрямстве он не позволит мне выкрашивать слова в тона более нейтральные, чем ему самому хотелось бы видеть. Он хочет видеть только уродливую сторону ситуации, и она действительно существует! Я не могу этого отрицать…
— Я никогда не забывала, кто отец моего ребенка.
— Правильно делала, — отзывается.
Проглотив эту колкость, говорю:
— Он самое дорогое, что у меня есть. Когда он родился… я… я… почувствовала себя… полюбила себя снова. Это сложно объяснить… мне это было необходимо. Возможно, я просто родилась матерью, я всегда хотела ребенка… я будто нашла себя.
— Рад, что смог быть полезен.
— Все не так…
— Твои мотивы мне более, чем понятны. Я за тебя безмерно рад.
Он продолжает разговаривать с оконным стеклом, на которое смотрит, демонстрируя мне свой затылок. Несгибаемый, как шпала. Я обидела его? Я… не думала о его чувствах тогда. Ни о чем не думала…
Делиться этим бесполезно. Он и так понял, что я наплевала на любую мораль, но я ничего бы не изменила!
— Я стараюсь видеть вокруг только прекрасное, — говорю ему. — Может, и тебе попробовать?
Развернувшись, он всем видом показывает, что думает о моем предложении, — ни черта хорошего.
— Я, видимо, из той породы людей, — проговаривает назидательно. — Которым выпала миссия смотреть на вещи реально. Ты удивишься, но таких большинство, других побила эволюция.
— Теперь ты решил затоптать и меня? — спрашиваю без тени веселья. — Наказать?
Он впивается в мое лицо недобрым взглядом, от которого покалывает затылок.
— Сделаю вид, что этого не слышал, — произносит с расстановкой.
Сглотнув слюну, чувствую, как искрит у меня в животе. Я и сама не верила в то, что он может начать портить мне жизнь, но не могла не спросить.
По его лицу гуляют эмоции, которые прячет, глядя сквозь меня или в сторону.
Мне хочется до него дотронуться. Испепелить наш спор прикосновениями, ведь чем чаще его вижу, тем сильнее хочу этих прикосновений! У меня внутри формируется голодная потребность, и она затмевает даже присутствие в моей жизни Максима, но энергия у Мельника слишком колючая, чтобы я осмелилась сделать хотя бы один шаг
