И, словно поняв это, он отстранился.
С трудом подняв отяжелевшие веки, Мадлен увидела, что Луи изучающе смотрит на нее. Ей даже показалось, что в глубине его зеленых глаз затаилось презрение.
Она похолодела. Он выпрямился, и его лицо приняло обычное ироничное выражение.
Неужели это было на самом деле или ей показалось? — мучительно размышляла Мадлен, когда он отошел от нее. Конечно нет. Наверное, ей показалось. Ведь он сам начал целовать ее и требовал ответа, так почему же он мог презирать ее?
Однако на этот раз поцелуй был совсем другим, чем тогда, в саду, осознала она.
Тогда он был спонтанным, порывистым, искренним; а на этот раз намеренным, рассчитанным и отстраненным, словно он хотел что-то доказать самому себе…
Небрежным, почти дразнящим тоном он произнес:
— Если мы продолжим в том же духе, вряд ли эта елочка окажется наряженной.
— Насильник! — Мадлен вскочила на ноги, Слегка покачнувшись, и принялась вытаскивать разноцветные невесомые шары из коробки.
Какое-то время они молча развешивали на колючие веточки украшения, гирлянды и блестящую мишуру.
Она уже начала тяготиться напряженной тишиной и стала придумывать, что бы такое сказать, когда Луи заметил:
— В детстве мы обожали наряжать елку под Рождество.
Обрадовавшись возможности узнать побольше, она спросила:
— Сколько же детей было в вашей семье?
— Я и две сестры. Клэр старше меня на шесть лет, а Мирей на год моложе. — Он укрепил на ветке игрушечную малиновку так, словно она вот-вот спикирует на сидящего ниже голубя. — Все эти предметы вызывают самые счастливые воспоминания.
— У вас было счастливое детство?
— До тех пор пока мне не исполнилось десять, когда умерла мама.
— О, прости. — Мадлен осознала, что он вызывает у нее чересчур горячее участие и сочувствие. — Ничего не может быть хуже такой потери.
— Да. Клэр тяжелее всех пережила этот удар. Она не смогла с собой справиться и окончательно сбилась с пути. Ей только исполнилось шестнадцать, когда она поняла, что забеременела. Отец, конечно, пришел в ярость и превратил ее жизнь в ад. Она сбежала из дому и вышла замуж за отца ребенка, что оказалось еще большей ошибкой.
Парень был абсолютным бездельником и угодил в тюрьму за кражу еще до того, как их сын пошел в школу. Они тогда снимали квартиру, и Клэр грозили выбросить на улицу за неуплату аренды. В растерянности она пришла домой и попросила отца о помощи. Он ей ответил, что она сама виновата в своих бедах и сама должна расплачиваться за них.
Мне тогда было пятнадцать, и я сказал ему, что, если он не поможет ей, я при первой возможности навсегда уйду из дому. Может, он не придал значения моим словам, а может, ему просто было все равно, но, как бы там ни было, этот филантроп, известный всем своей добротой, выбросил из дому собственную дочь и внука…
— Но ты выполнил свое намерение?
— Да. Несмотря на нежелание оставлять младшую сестру и на мою привязанность к Шато дю Буа, я собрал вещи и уехал с благословения Мирей. Она тоже покинула дом, когда ей исполнилось восемнадцать. Отец всегда любил ее больше других, поэтому она хотя бы получала от него финансовую поддержку до окончания университета.
— А что было с тобой?
— Я работал по вечерам и выходным, чтобы получить образование.
— А потом ты отправился путешествовать?
— Да, несколько лет я ездил по миру, делая карьеру, пока не осел в Калифорнии.
— И ты никогда не приезжал домой?
— В прошлом году я был в Париже по делам, но если под домом ты подразумеваешь Шато дю Буа, то сюда я вернулся в первый раз на похороны отца…
Мадлен вздохнула. По-видимому, месье Морис был тяжелым человеком. Но все-таки жаль, что сын с отцом так и не помирились.
Словно следуя за ходом ее мыслей, Луи продолжил;
— Когда Мари Мюрье поняла, что он смертельно болен и дала нам с Мирей знать об этом, было уже поздно.
— Значит, он даже не увидел своих дочерей перед смертью?
— Нет. Мирей замужем за профессором, и в тот момент они находились за границей, где он читал лекции.
— А как Клэр?
— Они с мужем погибли в автокатастрофе десять лет назад. Надо отдать отцу должное, после их смерти он взял мальчика к себе, и тот жил в поместье до начала учебы в университете. Но после его отъезда дед опять перестал интересоваться жизнью внука.
Мадлен собралась было спросить о судьбе племянника, как он вдруг резко закрыл эту тему:
— Ну, для одного дня достаточно грустных историй о нашей семье. Тебе не кажется, что надо добавить еще мишуры?
Склонив голову набок, Мадлен отступила в сторону, оценивая елку.
— Нет, всего вполне достаточно.
— Тогда осталось водрузить самую красивую куклу на макушку. Я настолько великодушен, что предоставлю тебе эту честь. — Он протянул ей игрушку.
— Вряд ли я достану до верха, — усомнилась она.
— Нет проблем. — Она не успела и глазом моргнуть, как он обхватил ее за талию и как пушинку приподнял над полом.
Ее сердце отчаянно забилось, готовое выпрыгнуть из груди. Она торопливо укрепила игрушку и почти беззвучно сказала:
— Можешь поставить меня на пол.
Он опустил Мадлен, его руки скользнули выше и ладони оказались на уровни ее груди.
Соски мгновенно напряглись в ответ на это легкое прикосновение, и она поняла, что он почувствовал, как быстро бьется ее сердце.
Поставив на пол, он развернул ее лицом к себе. Она находилась так близко от него, что ощущала тепло, исходящее от его сильного мускулистого тела. Ее голова непроизвольно откинулась назад, и из горла вырвался не то тихий стон, не то вскрик протеста. Она и сама не могла бы сказать, что он означал, но через секунду почувствовала, что свободна.
Ватными ногами Мадлен дошла до ближайшего кресла и без сил опустилась на него.
— Ну как, понравилось? — вежливо спросил он. Она ничего не ответила, и он продолжил: — Мне всегда казалось, что наряжать елку самое увлекательное в мире занятие.
— О да…
— А дальше будет еще интересней, я тебе обещаю. — В его зеленых глазах мелькнул огонек.
Мадлен понимала, что он сознательно дразнит ее, поэтому, взяв себя в руки, она спросила как можно спокойнее:
— Что же ты мне предложишь?
— Финики и винные ягоды, разные виды орешков, конфетти и воздушные шарики, монетки в рождественском пудинге… — С невинным выражением на лице он добавил: — И конечно, волнующие игры…
Сделав вид, что не расслышала последние слова, она возразила:
— Разве могут быть монетки в покупном пудинге?
