половина.
Я не была сильной, чтобы выдержать стойко все напряжение вокруг.
Отлучившись в уборную, смотрела в своё отражение и плакала.
Тихо и горько.
Вытирала слезы, закрывала глаза и открывала вновь, чтобы найти в отражении ту, которой заинтересовались мужчины.
И не могла найти.
Унылая серость и потухший взгляд — вот что я видела.
Возможно, я не вижу того, что видят они?
Как люди видят в них извращенцев, когда я очарована ими?
Могу ли я закрыться в себе и уйти домой, пропустив встречу только потому, что Мария считает меня страшной?
Снова погрузиться в то болото и склонять голову перед такими, как Мария?
НЕ ХОЧУ!!!
Мне страшно, я не уверена в себе, и сердце кровоточит от боли, но я пойду и буду улыбаться.
Возможно, рядом с ними я увижу настоящую себя?
Ту, которая сидит глубоко внутри и жаждет вырваться на свободу, чтобы закружиться в восхитительном танце жизни.
Слезы стерты, лицо умыто и глаза не так тусклы.
Пусть говорят и показывают пальцем. Они никогда не узнают, как я существовала до этого, как задыхалась каждый день и медленно умирала. Поэтому и не могут судить.
Расправив одежду, улыбнулась через силу и посмотрела в последний раз в своё отражение, прежде чем выйти.
Обед наступил, а все сидят на своих местах и смотрят на меня, пока я медленно иду за сумкой, чтобы подняться к генеральному и вновь ощутить то волнение в животе, то порхание крыльев и дрожь в ногах.
Иду и смотрю только вперед, делаю вид, что не вижу и не слышу, как Мария в обществе двух сотрудниц хихикает и нарочно громко обсуждает мою легкодоступность.
Сжимаю сумку в руке и спешу к лифту, чтобы не слушать дальше эти отвратительные вещи.
Постепенно горечь уходит на второй план, уступая место волнению перед встречей.
Смущенно поясняю пожилому секретарю, что мне назначена встреча с Евгением Эдуардовичем. И он даже не уточняет, а сразу пропускает в кабинет и ободряюще улыбается, прежде чем закрыть дверь.
Мужчины сидят в правой части кабинета на кожаном диване, перед ними на журнальном столике стоят несколько пакетов с логотипом ресторана, в котором мы обедали с Евгением, бутылка вина и три бокала.
Разговор мужчин стихает, как только они замечают меня.
Неловко переминаясь, смотрю на одного, потом на другого и густо краснею от стыда, который внезапно проснулся после спячки.
Возможно, вчера я была чересчур смелой?
— Что же Вы стоите? Присаживайтесь, Нина Константиновна.
Голос Евгения действует на меня по-особенному. Хочется подчиняться ему, в то время как Петру — сопротивляться и… дерзить. Жаль, что не умею.
— Мышонок, — перекатывает на языке прозвище, как конфету, — садись между нами, а не с краю, скромненько потупив глазки. После вчерашнего смущаться поздно.
Вспыхиваю и смотрю в упор на мужчину. Если бы могла сейчас, ответила. Невыносимый.
— Петр прав.
Евгений касается моей руки, и по всей поверхности кожи бегут мурашки.
— Что мне поздно смущаться?
Смотрю из-под ресниц, и уголок губ Евгения чуть приподнимается.
— Нет, я про просьбу сесть между нами, Нина.
Моё имя прозвучало так ласково и обольстительно.
— Х-хорошо.
Сев между ними, замерла, боясь лишний раз шевельнуться и вздохнуть. Сидеть с ними вот так, это как стоять на берегу, в то время как с одной стороны приближается торнадо, а с другой несется гигантская волна с невероятной скоростью. С каждой стороны трындец.
— Дыши, киса, — шепнул на ухо Петр, лениво поглаживая мою коленку.
— Я заказал на свой вкус. Надеюсь, Вам понравится, Нина Константиновна, как в прошлый раз.
