– Государыня матушка, ты меня слышишь? – тихо заплакала она над княгиней. – Это я, Любима… Молю тебя, открой глаза! Не уходи в Тихую Рощу, как же я без тебя?! Я плохо себя вела, огорчала тебя, но я больше не буду! Я хочу, чтобы ты радовалась, чтобы ты улыбалась и смеялась… Ежели это сделает тебя счастливой, я подружусь со Жданой! Мы уже подружились, когда вызволяли Радятко из темницы. Он не хотел тебя ранить, это всё Вук! Это он его заставил! Ждана прогнала его, теперь всё будет хорошо, я обещаю, матушка! Только живи, прошу тебя!
Она уткнулась носом в волосы родительницы и отчаянно всхлипывала, вздрагивая всем телом. Вдруг на голову ей опустилась большая тёплая рука.
– Давши слово – держись, радость моя, – защекотал ей ушко родной голос, слабоватый и как будто немного сонный, но вполне живой. В нём даже слышалась улыбка.
Взгляд родительницы из-под устало нависающих век был ласков. Счастье накрыло Любиму тёплым цветастым ковром, и она свернулась клубочком под боком у государыни. Конечно же, занудные дружинницы подошли, чтобы увести княжну и снова разлучить её с матушкой, но та приподняла руку с одеяла и двинула пальцами:
– Не надо, пусть… Оставьте её со мной. Что с мальчиком?
– Жив и, кажись, здоров, госпожа! – доложила одна из кошек. – Дрыхнет так крепко, что не добудишься. Под стражей он сейчас.
– А моя жена? – Сухие, бледные губы Лесияры еле двигались, с трудом размыкаясь.
– Госпожа Ждана цела и невредима, государыня. Выйти она изволила. Кричала она сильно и плакала, волновалась – должно быть, в саду воздухом теперь дышит, успокаивается.
– Я опоздала к Восточному Ключу, – простонала княгиня, скосив глаза на часы. – Правда с Твердяной и Вукмирой не приходили?
– Никак нет, государыня. Приходила только одна дева Лалады, про тебя спрашивала.
– М-м… – Лесияра закрыла глаза, и между её бровей пролегла усталая складка. – Что там за окном?
– Темно, государыня, – доложили дружинницы. – Ночь.
– Да понятно, что не день, – скривилась княгиня. – Я небо имею в виду. Тучи есть?
– Трудно сказать, госпожа. Черным-черно всё. Чернотень угольная.
Сперва повисло молчание, в котором Любима слышала стук собственного сердца, а потом Лесияра проговорила:
– Надеюсь, они не ушли без меня. Отправляйтесь к Восточному Ключу и, если они ещё там, задержите их. А Светолику доставить ко мне… Пусть даже думать не смеет.
***
Роскошная, огромная трапезная в зимградском дворце, рассчитанная на три-четыре сотни гостей, была слабо освещена всего тремя лампами на столе: в городе началась нехватка масла. Впрочем, навиям и такого весьма условного освещения было более чем довольно. Блюдо с холодной дичью да кувшин хмельного мёда – вот и всё угощение, которым Вук встретил Севергу, однако к столу вышла Дамрад в белом плаще, высоких сапогах и серебристой кольчуге, и по её хлопку в ладоши тут же принесли рыбу, птицу, солонину и заморское вино.
– Вук – скупердяй, – с усмешкой сказала владычица, протягивая Северге руку для поцелуя. – Или, быть может, он не хочет объедать голодающий народ?
Ноги Северги плохо гнулись, а за грудиной давило и жгло, но она опустилась на колено и приложилась губами к холодной руке Дамрад. Встать после этого тоже оказалось непросто – трапезная с жужжанием поплыла вокруг неё, и пришлось ухватиться за край стола.
– Что-то ты скверно выглядишь, сестра, – царапнув навью змеиными чешуйками едкого взгляда, заметила повелительница. – Ты больна?
Сомкнутые губы Северги поймали правду-воробья прежде, чем та успела выпорхнуть: затяжная болезнь на самом деле подошла к концу, и целительницей выступила Ждана. Но к чему Дамрад и Вуку было знать, что голова Северги лежала у неё на коленях, а под потолком плыла залитая солнцем подснежниковая поляна? Разве поймут они, что такое сидеть у огня и ловить каждый вздох той, чьи пальцы способны даровать и жизнь, и смерть? Они не знали, что существует на свете такая радость – держать руки на любимых плечах и вдыхать запах кожи и волос, разгорячённых у печного пламени. Дамрад не видела настоящего солнца, её глазам было не под силу впитать его животворную мощь, а Вук… Вук посмел поднять руку на повелительницу всех подснежников на земле и должен был за это поплатиться.
Несколько тягучих тёмных капель запятнали скатерть. Проведя пальцами под носом, Северга усмехнулась. Что такое кровь? Это жизнь, которая струилась по усталым жилам и уже рвалась наружу, прочь из тела.
– Вук… У меня пальцы одеревенели, плохо слушаются, – прохрипела она, намекая на свою искалеченную руку. – В моём рукаве есть платок, достань его и вытри мне лицо, будь так любезен, зятюшка.
– Изволь, дорогая тёща. – С усмешкой Вук нагнулся вперёд, забрался когтистыми пальцами в рукав Северги и выудил оттуда комочек ткани, на котором дышал вышитый цветок с чёрными, как звёздное небо, лепестками.
Блюдо с мясом грохнулось на пол: шарахнувшись в сторону, Вук смахнул его локтем. Платок дрожал в его руке, а из складок льняной ткани поднималась головка чёрной кувшинки, покачиваясь и приветственно кивая.
– Есть мера прощаемых деяний, и ты её превысил, мой любезный родич, – сказала Северга, обнажая клыки в улыбке. – Суждено тебе умереть от родной крови, да будет по слову моему. Всю отдачу, какая может аукнуться пославшему тебе сие проклятие, я беру на себя.
Лепестки осыпались на скатерть, превращаясь в пепел. На лице Вука вздулись жилы, а глаза, бешено сверкая, вылезли из орбит. Платок упал на стол, но цветок остался в руке оборотня и блестящей маслянисто-чёрной плёнкой окутал его пальцы. Дамрад вскочила со своего места.
– Сестра, что это значит? – резко щёлкнул кнут её властно-требовательного голоса.
Торжественно-спокойное молчание улыбающихся губ навьи было ей ответом. Вук с рёвом тряс рукой, пытаясь вытереть её о край скатерти, но чёрная плёнка впиталась в кожу, покрыв кисть сеточкой сиреневых жилок. Пальцы костляво скрючились, суставы набухли, когти почернели.
– Будь ты проклята, Северга! – взвыл он, здоровой рукой выхватывая меч из ножен.
– А вот и отдача, – улыбнулась навья. – Принимаю и обезвреживаю.
«Прошу тебя, только не вступай с ним в поединок! Просто отдай ему платок и спасайся! – Руки Жданы легли на плечи навьи, робко и умоляюще поглаживая холодные пластинки доспехов. – Пообещай мне, что ты так и сделаешь!»
