комодом. Все очень сдержанное и очень гармонирует со стенами, полом и потолком, из чего делаю вывод – здесь работал дизайнер.
Чернышов появляется из-за угла, и выглядит он плохо.
На нем домашние спортивные штаны и белая футболка. Он босой. Глаза покраснели, волосы взлохмаченные.
– Я съел два кусочка пиццы, а папа не стал есть. У него нет аппетита, – продолжает вводить меня в курс дела Миша.
– Иди, одевайся, – голос Чернышова хриплый. – Проходи, – обращается он ко мне.
Какая-то сверхъестественная сила мешает мне сделать хотя бы шаг от порога.
– Я подожду здесь, – говорю, кладя руки в карманы куртки.
– Мы что, не будем лечить папу? – глаза Мишани становятся встревоженными, когда он смотрит на меня.
– Папа сам справится, да? – смотрю на Руслана, прося мне подыграть.
– Да, я сейчас лягу спать, – заверяет он сына. – Иди, одевайся.
– Но когда болеют, надо заботиться, – настаивает тот.
– Мишань, мне нужно поспать, – бормочет Чернышов.
Сын терзается еще какое-то время, а потом уходит, понурив голову.
Проводив его глазами, Чернышов молчит.
Присматриваюсь к его лицу.
Оно напряженное.
На скулах то появляются, то исчезают желваки. Шея блестит от пота, взгляд расфокусированный и стеклянный.
– Ты что-нибудь принял? – спрашиваю хмуро.
– Да, – подойдя ближе, он нажимает на выключатель, добавляя больше света, и просит. – Можешь помочь? Нужно чуть-чуть ослабить, – указывает на застежку своего бандажа. – Здесь и на спине.
Остановившись в шаге от меня, сипло и не очень разборчиво добавляет:
– Заклинило.
Я так давно его не касалась, что сейчас это сродни тому, чтобы касаться незнакомца, именно поэтому я медлю, а когда поднимаю глаза, вижу, что моя задержка от него не укрылась.
Он молчит, глядя на меня, чуть стискивает зубы и разводит губы в механической улыбке, которая не касается его глаз.
Достав из карманов руки, сжимаю и разжимаю пальцы, прежде чем взяться за застежку перевязи.
Пальцы касаются его груди. Через футболку я чувствую, какой он горячий. Вижу, что его тело чуть потряхивает.
– Что ты принял? – поднимаю на него глаза.
Он часто дышит через нос.
– Жаропонижающее. И обезболивающее.
– Давно? – чуть ослабляю лямку.
– Не очень.
Кружу глазами по его лицу, замечая, как по виску бежит пот. Он бледный. Морщина на его лбу стала глубокой, как маленький желоб.
– У тебя что-то болит? – обхожу его и берусь за застежку на спине.
Футболка прилипла к его лопаткам. Я вижу очертания мышц и впадины крупного позвоночника.
– Рука. Видимо, укол перестал действовать.
Я снова хмурюсь.
– У тебя жар, – говорю ему.
– Надо поспать.
Подумав секунду, я предупреждаю:
– Сейчас отстегну, придержи руку.
Я щелкаю застежкой, и бандаж съезжает с его плеч. Быстро обойдя Руслана, отлепляю липучки и стягиваю каркас с его руки.
– М-м-м… – морщится он от боли, перехватывая мое запястье. – Подожди…
Его локоть распух и покраснел. Я не знаю, как он выглядел до этого, но сейчас он выглядит сильно воспаленным!
– Чернышов… – говорю шокировано. – Я вызову скорую…
– Скорую? – слышу испуганный вопль Миши.
Быстро возвращаю бандаж на место, и Руслан чертыхается, опускаясь на банкетку.
Трясет головой и зажимает пальцами переносицу.
Я чувствую, как меня охватывает волнение.
Вызвав скорую, я все же разуваюсь и снимаю куртку.
Поднявшись с банкетки, хозяин этой квартиры бредет по коридору и скрывается за углом. Я отправляюсь следом и попадаю в большую квартиру-студию, которая еще и двухуровневая. Прямо за углом лестница на второй этаж, интерьер очень стильный, вид из окна – вишенка на торте.
Руслан расхаживает туда-сюда. Морщится. Кажется, ему очень больно.
– Где аптечка? – требую у него.
– Я знаю, где она, – следуя за мной по пятам, говорит Миша.
– Неси, скорее, – прошу его.
Пройдя на кухню, я открываю все подряд ящики и нахожу стаканы.
Миша тащит небольшой пластиковый ящик, набитый лекарствами. Найдя обезболивающее, развожу его с водой и вручаю Чернышову.
Он пьет, не споря.
Кажется, он вообще перестает соображать, что вокруг него происходит.
Это пугает меня, и я жду скорую, кружа по комнате и каждые пять минут глядя на часы.
Его увозят спустя полчаса.
Миша тихо плачет, поджав свой детский подбородок и утирая кулаком слезы.
– Мы ппп-поедем с па-па-папой? – спрашивает, неловко надевая свои ботинки.
– Да.
Я просто не могу вернуться домой!
Он выглядел ужасно, когда покидал свою квартиру. Его трясло. Он передвигался почти дезориентировано.
Меня и саму трясет, я действую на каком-то автопилоте.
Быстро одеваясь, я не знаю, что мне делать.
Я не могу рыться в его вещах.
Я не хочу найти среди его трусов женский лифчик или кружевные стринги.
Если ему понадобятся вещи, пусть их соберет мой брат.
– Мишань, скорее, – подгоняю, потому что наше такси приехало.
Я взвинчена оттого, что машину опять пришлось ждать вечность.
Всю дорогу до больницы Миша всхлипывает, растекшись по детскому креслу.
В своем комбинезоне он такой неповоротливый, что переставляет ноги, будто неваляшка, но не жалуется, пока я тащу его за руку по дорожке к больничному корпусу, куда должны были доставить его отца.
У меня уходит вечность на то, чтобы узнать, где его искать.
К тому времени, как мы с Мишаней находим его отделение, мне кажется, что я выжата, как лимон.
В маленьком холле шесть стульев и окно.
Мы вообще не должны здесь находиться, часы для посещений давно закончились, и каждую секунду я боюсь того, что как только нас обнаружат – заставят очистить этаж, но, когда мимо проходит медсестра, ей нет до нас никакого дела.
Я снимаю куртку и помогаю сыну расстегнуть комбинезон.
– Посиди здесь, – прошу его. – Я сейчас вернусь.
– Папа там? – круглыми глазами он смотрит на дверь.
На его щеках следы от засохших слез, из носа течет.
Ему нужно умыться.
– Да, там, – встав с корточек, я нахожу в кармане куртки телефон.
Почти девять вечера.
С колотящимся сердцем я проскальзываю в дверь хирургического отделения и выдыхаю с облегчением, когда вижу пустую стойку дежурной медсестры.
Меня выставят отсюда взашей, если увидят.
Едкий запах лекарств забивает нос.
Дверь в первую палату открыта, и я заглядываю внутрь, бормоча:
– Твою мать…
Внутри темно, и там человек шесть, не меньше.
– Руслан… – зову полушепотом.
Когда не получаю ответа, зову еще раз, только громче.
– Нет такого, – слышу ворчливый голос в ответ.
– Извините… – быстро убираюсь я.
В следующей палате его тоже нет, и в следующей тоже.
– Чернышов… – просовываю голову в дверь палаты номер пять.
Где-то за спиной хлопает дверь.
– Ру…
– Я здесь…
Оставив открытой дверь, чтобы свет из коридора попал внутрь, я проскальзываю в палату и отчаянно извиняюсь перед всеми
