Но это нормально. Конечно, нормально. И у нее нет никаких причин переживать по этому поводу. Он же сказал ей, что его покойная жена беззаветно его любила и не хотела, чтобы он всю жизнь прожил в одиночестве. Ревновать тут совершенно ни к чему.
Но тем не менее Сэнди забил озноб, хотя день был жарким. Она приподнялась на локтях. Чем бы прикрыться? Рубашка Бена? Она закуталась в рубашку, еще хранившую тепло его тела.
Бен встретился с ней глазами, и у Сэнди сдавило горло: он понял, что она все увидела. Он ничего не сказал. Сэнди знала: он не скажет. Как знала и то, что не может его спрашивать, несмотря на его недавнюю искренность.
Сегодняшний Бен… Каков он? Она совсем его не знает, пусть за последние двадцать четыре часа они и сблизились.
Она любила прежнего Бена со всей неистовостью юности. А сейчас? Как она может любить его, если больше его не знает? Секс без любви? Но ведь это она подстрекала Бена к их нынешней близости. Как же она теперь откажется? Неужели она снова его любит? Может, поэтому ее сердце так бьется? А если четыре дня – это все, что ей останется на память о Бене?
Она хочет его. И не упустит свой шанс.
Бен нетерпеливо выдвигал один ящик за другим. Выругавшись, он со стуком задвинул последний ящик.
– Ничего нет. Ни одного презерватива. А у тебя что-нибудь есть? – раздраженно, со злостью – и даже с отчаянием – спросил он.
– Нет. Я… я не ношу этого с собой.
У нее уже очень давно не возникало в этом необходимости. Выходит, что и Бен в похожем положении.
Он вернулся к кровати и сел. Потом убрал завиток волос, упавший ей на щеку.
– Я безумно тебя хочу, но не могу рисковать.
Незапланированная беременность не входила и в ее намерения.
– Прости… Я не принимаю таблеток.
– Зачем ты извиняешься? – простонал Бен. – Это я должен был обо всем позаботиться.
– Может… может, мы купим?.. – Сэнди не успела произнести эти слова, как поняла, что сморозила глупость.
Бен тоже это понял и усмехнулся. Нет сомнения, что какой-нибудь любопытный житель Дольфин-Бэй окажется у прилавка аптеки и с удовольствием сообщит всем желающим, что Бену и его прежней приятельнице понадобились контрацептивы.
– Ясно. Неудачная мысль. – Сэнди не знала, что еще сказать.
Лицо Бена страдальчески исказилось.
– Сэнди… Ты должна знать, что я не смогу завести другого ребенка… после того, что произошло. Не смогу забыть ту потерю… ту боль.
– Я… я понимаю, – запинаясь, выговорила она. Но понимает ли? Сможет ли до конца представить себе ужас, испытанный им, когда он потерял сына?
У него вырвался глубокий, сотрясший все его тело вздох.
– Когда мама узнала, что должен родиться Лайам, она сказала мне: я пойму, что такое любовь, лишь взяв на руки своего первого ребенка.
– Лиззи сказала что-то похожее после рождения Эйми.
Бен с трудом сглотнул.
– Отцовская любовь… это стало неожиданностью. Чем-то сокрушительным. Мама была права.
– Конечно, – снова беспомощно прошептала Сэнди, не зная, что еще сказать. Ей тридцать лет, и единственный ребенок, которого она любила, – это ее племянница.
– Я менял памперсы. Вставал по ночам, едва услыхав его писк. Укачивал его на руках целыми часами, когда у него резались зубы. Я все это делал. Но… но я не смог спасти ему жизнь.
Вина выжившего. Посттравматический стресс. Сэнди могла вспомнить сколько угодно определений его состояния, но что она знает о том, как ему помочь?
– Бен, ты носишь огромную тяжесть. Ты советовался со специалистами?
Его глаза были такие же унылые и мрачные, как штормовое море.
– Я советовался, но ничто не изменит того факта, что я не смог спасти своего сына. В тот день, когда я его похоронил, я поклялся, что никогда у меня не будет другого ребенка.
– Ты считаешь, что не заслуживаешь этого?
– И поэтому тоже. Но я не переживу новой потери.
Сэнди чувствовала: сейчас не время говорить о том, что новая жизнь вселяет новую надежду. И может ли она винить его за то, что не хочет подвергать себя риску снова оказаться в том ужасе, который и вообразить нельзя?
– Бен, я тебе очень сочувствую. – Она взяла его изуродованную руку в свою и сжала ее. Хоть таким образом показать ему, как она переживает его горе!
Он обнял ее и притянул к себе, а она уткнулась лицом в крепкое, мускулистое плечо. Но ей было грустно и за себя тоже. Она вспомнила про запись в блокноте о своей цели выйти замуж и родить много детей… троих. Двух девочек и мальчика.
Бен словно прочитал ее мысли:
– Помнишь, как мы с тобой говорили о том, что у нас будут дети?
– Да, – сказала Сэнди. Ей было трудно продохнуть: в горле стоял ком. Надежды не сбылись. Она всегда видела себя в будущем матерью, иного ей в голову не приходило.
– Выходит, мое нежелание заводить детей положит конец нашему с тобой соглашению? – произнес он.
Сэнди не сразу нашла в себе силы ответить, настолько она была потрясена.
– Наверное. Если говорить о длительных отношениях. Но у нас всего четыре дня, правда? Для… недолгого увлечения это не важно.
– Согласен. Я хотел, чтобы ты знала это про меня.
В тридцать лет она не может позволить себе тратить время на любую связь – даже кратковременную, – если эта связь не предполагает возможности завести детей. А если просто-напросто упаковать свои вещи и прямо сейчас уехать из Дольфин-Бэй? Но зачем загадывать, что произойдет через четыре дня? Нет, ее ничто не остановит. Она проведет это время с Беном.
– Прости, Сэнди, – сказал Бен. – Я не думал, что сегодня все вот так обернется.
– Не важно. У меня… пропало настроение.
Она освободилась из его объятий, нашла платье и, забыв про бюстгальтер, надела через голову, потом натянула трусики. Подобрала разбросанную одежду Бена и протянула ему.
Он отвернулся и молча оделся.
Сэнди села на край кровати. «Солнечная Сэнди» – так называл ее Бен. Но как найти что-то радостное и солнечное в том, что он вообще не хочет иметь детей?
Бену хотелось бить кулаками по стене, ругаться и проклинать себя, чтобы выплеснуть злобу и отчаяние.
Сэнди сидела с ним рядом с удрученным видом, покусывая губы и сложив руки на груди. Как ему снова зажечь ее улыбку?
Его «Солнечная Сэнди» исчезла, когда он заявил, что не хочет иметь детей. Но был обязан сказать ей правду. Дети – это очень важно. И он не мог вводить ее в заблуждение, пусть у них всего-то четыре дня.
Бен поднял ее на ноги.
– Сэнди, мне очень жаль, – начал он.
– Не надо, не повторяй этого, – произнесла она. Губы у нее дрожали. Она приложила палец к его рту. – Уверена, когда-нибудь мы посмеемся над нашей осечкой.
Бен фыркнул. В этой «осечке» он не видел ничего смешного.
