К нему подбежала Берд.
— Я хочу, чтобы тут впереди сидела моя Барби. Но у нее нет головы!
Она казалась расстроенной, но с другого конца сарая донесся насмешливый голос Фиби.
— Многие люди могут сказать о себе то же самое, малышка.
— Зато она у меня такая красивая, и ей понравится сидеть впереди!
— Наверняка понравится. — Мерфи легко щелкнул Берд по носу. — Не волнуйся! Красота вообще понятие абстрактное, к тому же у твоей Барби наверняка прекрасная душа.
— Да, — немного озадаченно согласилась Берд, — душа у нее тоже красивая.
Фиби выпрямилась и посмотрела на них. Во рту у нее были зажаты перья. Вынув их, она сказала:
— Мерфи прав, Берд: твоя Барби будет выглядеть прекрасно на носу этой машины. Вот только я не знаю, куда мы ее упаковали.
— И я не знаю, но мы ее обязательно найдем. Так что ты больше ничего не наклеивай на перед машины, Мерфи. Мама, ты тоже, смотри, ничего не наклеивай впереди.
— Конечно! И потом, я еще занята с дверцей. Можешь делать впереди все, что захочешь, дорогая.
— Здорово, — удовлетворенно кивнула Берд. — Пойду, найду Барби и скажу ей, что она будет звездой.
Девочка убежала. Фиби сидела, по-турецки скрестив ноги, возле заднего крыла машины. Игра света и тени обрисовывала золотыми бликами ее изящные бедра.
Ее тело, казалось, сияло в полумраке. Истинное произведение искусства… Он вспомнил картины старых голландцев, которые еще школьником видел на экскурсии в музее Сарасоты.
— Послушай, Мерфи… Насчет этой безголовой Барби… Ты можешь сказать ей, что передумал.
Она пошевелилась, свет и тени заскользили по ее коже.
— Пусть будет Барби, даже если она и без головы.
Он покатил по полу стеклянный шарик, вперед, под днищем машины, в ее сторону. Она поймала его ловким движением руки.
— У этой Барби и рук нет.
— Что-то вроде Венеры Милосской? — Он рассмеялся, представив себе, на что похожа кукла Берд.
— Да, и к тому же без хитона.
— Берд очень привязана к этой кукле?
— Она была ее любимицей, пока не потеряла голову.
— Из-за Кена? Парень этого не стоит.
Он подобрал еще пару шариков и покатил их в сторону Фиби. Как бы ему хотелось сказать ей, что Тони ее не стоил, что она не должна была терять столько лет, столько сил, пытаясь наладить свою жизнь с таким человеком! Однако она явно не намерена обсуждать этот вопрос!
Поборов желание разнести Тони в пух и прах, Мерфи сменил тему.
— И как же случилось, что она потеряла голову?
— Хочешь послушать сагу о Безголовой Барби?
— Конечно!
Удивительно, но ему и в самом деле было интересно узнать, как случилось, что Берд сломала свою любимую куклу. Насколько он успел узнать ее, у малышки на любой поступок имелась достаточно веская причина.
Так же, как и у ее матери. Неважно, признавала это сама Фиби или нет. Рано или поздно он найдет ответ и на свой самый большой мучивший его вопрос. Не о том, почему она сбежала и вышла замуж за Тони, даже не успев закончить колледж. Не о том, почему она так долго оставалась с человеком, который обращался с ней совсем не так, как она заслуживала.
Его терзал вопрос, почему она так и не вернулась домой.
— Берд подружилась с одним мальчиком в садике. Они часто играли вместе, но ему нравилось играть с пластмассовыми фигурками — знаешь, такие сборно-разборные ребята, у которых можно менять руки, ноги, головы, оружие.
— Берд решила проделать то же самое с Барби?
— Ну да.
— И растеряла все детали?
Теплый смех Фиби, казалось, наполнил сумрак сарая солнечным светом.
— Барби выглядела очень впечатляюще с мускулистыми руками универсального солдата! Но потом Чад потребовал свои игрушки назад.
— Могу себе представить.
Он выпрямился.
Сарай был залит лучами полуденного солнца, ленивого, напоенного соблазнами. Почти не сознавая, что делает, Мерфи обогнул машину и подошел к Фиби.
Она стояла на коленях, наклеивая на крыло старый браслет из блестящих камушков. Она уже прикрепила к машине целую композицию из стекляшек, блесток и старых украшений — фонтан разноцветных брызг, переливавшихся зеленым и красным. В самом центре, раскинув руки навстречу этой радуге, лежал старый пупс из синеватого фарфора.
Мерфи едва не потерял дар речи.
— Как красиво, Фиби! Только подумать, из всего этого старья…
Она ответила ему взглядом исподлобья, взглядом, в котором мелькнула какая-то неожиданная робость, словно она на миг превратилась в ту девочку, которую он знал много лет назад. Фиби ловко приладила большой кусок рубиново-красного стекла и спросила:
— Помнишь пикник в Рай-Бридж на Четвертое июля?
— Тебе тогда было пятнадцать.
— Ты приехал домой в увольнение.
Конечно, он помнил. Она казалась такой юной, доверчивой, полной огня…
— Ты еще тогда поговорил с Уэбом.
— Да.
— Ты объяснил ему, что не стоит распускать руки, когда я прихожу к нему на свидание, и что если это хоть раз повторится, он будет иметь дело с тобой и еще не скоро сможет снова написать свое имя…
— Это он тебе рассказал?
Она не ответила и продолжала работать. Ее волосы отливали золотом при каждом движении рук, и, приклеив старую круглую сережку, она, наконец, спросила:
— Так ты грозил побить его или нет?
— Я объяснил ему, что он должен относиться к тебе с уважением, и напомнил, что тебе еще нет шестнадцати. Возможно, я предупредил его, чтобы он меня не злил или что-нибудь в этом роде, не помню.
Однако он отлично все помнил.
У Уэба Брендона была определенная репутация, и Мерфи вовсе не хотелось, чтобы Фиби пополнила его коллекцию.
— Значит, ты не знаешь, что после этого Уэб перестал со мной встречаться?
— Правда? Выходит, он умнее, чем я думал. — Он протянул Фиби маленький стеклянный треугольник. — Где ты раздобыла все эти стекляшки?
— У тебя в кладовке, в старом кувшине. Я увидела это вчера, когда раскладывала овощи. По-моему, очень красиво.
— А я и забыл об этом горшке. Когда я переезжал, кое-что из стеклянных вещей разбилось, и я ссыпал в него эти осколки.
— Какие стеклянные вещи?
Она поднялась на ноги, заложив руки за спину. Мягкие очертания ее груди отчетливо обозначились под тонкой майкой.
— Флаконы из-под духов.
Она посмотрела на него с удивлением.
— Я, помнится, когда-то собирала такие.
— Я знаю.
Она заморгала, как большая сова, вытащенная из дупла на солнечный свет. Сходство усиливали растрепавшиеся волосы, торчавшие во все стороны, как перья птицы. Мерфи, не выдержав, расхохотался.
