среди людей.
– С тех пор, как?.. – спросил Ангелос, нахмурив брови, и Талия кивнула.
– Я не могла выносить толпы. Но сегодня вынесла. – «Потому что я была с тобой. С тобой я чувствую себя защищенной, в безопасности». Но она не сказала этих слов, а вместо этого улыбнулась. – Спасибо тебе.
– Я не имею к этому никакого отношения…
– Имеешь, – настойчиво сказала Талия, а затем, отбросив всякую предосторожность, объяснила: – Когда ты обнял меня в ту ночь… я впервые за семь лет почувствовала себя в безопасности. Это придало мне уверенности в себе, Ангелос, и ведь я думала, что навсегда утратила ее. Поэтому ты имеешь к этому отношение. И я благодарна тебе за это.
Она не смела взглянуть на него, боясь открыть слишком многое, поэтому, покраснев, сама забралась в лодку и уселась рядом с Софией.
Над Эгейским морем поднялась луна, и парусник скользил по темной воде. Прохладный ветерок овевал их загоревшие на солнце лица. София, задремав, прижалась к Талии, а Ангелос уселся на корме, положив руку на румпель. Он кивнул на Софию.
– Сегодня у нее был знаменательный день.
– Он был знаменательным для всех нас.
– Да. – Он помедлил, и в сгустившихся сумерках она не смогла разглядеть его лицо. – Я горжусь тобой, Талия. Ты смогла преодолеть свои страхи. Не каждый имеет мужество сделать это.
– Я уже сказала тебе, что именно ты помог мне в этом. – Она была рада тому, что в темноте он не видел ее разгоревшихся щек. – По правде сказать, я не собиралась их преодолевать. Но когда я оказалась здесь и увидела, как София… – Талия замолчала, боясь затронуть слишком болезненную для Ангелоса тему.
– Что София? – спросил он.
– Она напомнила мне меня, – тихо сказала Талия. – Я так долго скрывалась ото всех. Стыдилась себя.
Она почувствовала, как напрягся Ангелос, хотя он был в нескольких метрах от нее. Когда он заговорил, в его голосе послышалась боль.
– Ты думаешь, София стыдится себя? – тихо спросил он. – Или… своего шрама?
– Конечно, она переживает по поводу шрама, – осторожно сказала Талия. Ей не хватило смелости добавить: «Особенно тогда, когда ты рядом». – Ты заметил, как она закрывает свою щеку волосами?
– Конечно, заметил, – стиснув зубы, сказал Ангелос и отвел взгляд в сторону. – Но у нее нет причины стыдиться. Никакой. Она прекрасная девочка – и снаружи, и внутри.
– Может быть, ты скажешь ей об этом, – предложила Талия. – Мне кажется, она будет очень рада услышать это.
– Да, скажу, – ответил Ангелос. – Только давай больше об этом не говорить, – добавил он, и его тон был категоричным.
Талия поняла, что спорить с ним было нельзя.
До Каллоса они ехали в молчании. И вот на горизонте показалась вилла, залитая лунным светом. Причалив к берегу, Ангелос бросил якорь и осторожно взял Софию на руки. Она трогательно прильнула к нему, прижавшись раненой щекой к его груди.
Увидев эту сцену нежности, Талия сглотнула комок в горле. У этого мужчины было столько любви, которую он мог дарить другим, а он предпочитал держать свое сердце на замке.
Или, может быть, она напрасно надеялась, что он способен ее полюбить? Не глупо ли это было?
Но Талия знала: она его уже полюбила, разумно это было или нет. Она, конечно, была неопытна в любовных делах, но даже она могла распознать томительную боль в своем сердце, надежду в своей душе и влечение, наполнявшее ее тело. Все эти чувства будоражили и переполняли ее. Молча Талия последовала за Ангелосом к вилле через пляж.
В доме было тихо и темно, когда они вошли. Мария уже ушла спать. Ангелос пошел наверх, чтобы уложить Софию в постель, а Талия медленно последовала за ним. Идя по коридору, она думала о том, что это был конец чудесного, замечательного дня. А завтра, возможно, Ангелос снова замкнется в своей деловой скорлупе и снова будет игнорировать ее и Софию. Ей была ненавистна эта мысль.
Вздохнув, она подошла к своей спальне, но замерла, услышав приглушенный голос Ангелоса, раздавшийся в темноте.
– Спасибо тебе, Талия.
– За что? – Она повернулась, и сердце ее забилось, когда она увидела его, стоявшего в темном коридоре. Сквозь высокие окна проникал лунный свет, серебривший его волосы. Талия не видела его лица, но ощущала его искренность.
– За этот день, – сказал он. – За то, что ты дала мне понять, что это необходимо. Ты убедила меня, я принял твою точку зрения. София нуждается во мне, хотя я не…
– Что «не»? – тихо подбодрила его Талия, когда он умолк, слегка покачав головой.
– Хотя я не тот отец, каким хотел бы быть. Каким должен был быть.
Сделав к ней шаг, он оказался совсем близко от нее. Так близко, что она могла дотронуться до него рукой. Ей так захотелось прикоснуться к его сильной груди, положить на нее ладонь – и утешить его и себя.
– Ты уже говорил это, Ангелос, и я не понимаю этого. Не могу в это поверить. Я знаю, что ты любишь Софию. Почему же ты не можешь быть отцом, которым хотел бы быть? Тем отцом, который нужен Софии?
– Слишком много произошло, – пробормотал он. – Произошло то, что нельзя простить.
– Все можно простить.
– Ты действительно так думаешь? – Тон его стал резким. – Ты простишь людей, которые похитили тебя?
Талия заморгала, опешив.
– Разве ты можешь сравнивать себя с этими негодяями?
– Ты не знаешь меня, Талия. Ты не знаешь о том, что…
– Я знаю тебя, – прервала она его, и в голосе ее прозвучала уверенность. – Я наблюдала за тобой последние несколько дней, и я знаю, ты любишь Софию. Я знаю, ты можешь быть отцом, который ей нужен, и мужчиной, которого я… – Она запнулась, ужаснувшись тому, что она сейчас хотела сказать. «Мужчиной, которого я люблю».
– Мужчиной, которого ты… что? – спросил Ангелос. Он ближе придвинулся к ней, и в глазах его вспыхнул огонь.
– Мужчиной, которого я… хорошо теперь знаю, – ответила Талия, запнувшись от смущения. – Я хорошо тебя изучила за последние несколько дней, Ангелос. И мне… мне понравился мужчина, которого я узнала. – «И гораздо больше чем понравился». Но она и так уже слишком во многом призналась.
– Талия… – Голос Ангелоса сорвался, и вдруг, прежде чем она что‑то смогла понять, он привлек ее к себе, и она ощутила его губы на своих губах.
В последний раз она целовалась десять лет назад, но и это было всего лишь школьное увлечение. А так, как сейчас, ее никто никогда не целовал. Все чувства ее воспрянули к жизни, все нервы ее
