Всего лишь один-единственный раз.
Чтобы вспомнить, а потом забыть навсегда.
На берегу никого не было, только пара лодок лежала на песке, перевернутых вверх килями.
Волны накатывали на пляж, прессуя черный песок. Нет, здесь ему не найти покоя, океан бурлит, подобно гневу в его душе. Тайрен развернулся и пошел обратно.
На пороге общинного дома он увидел своего давнего друга Паруи Ниарики. Чистокровный маори, высокий, мощный, он походил на огромного моржа, вставшего вертикально. Широкое лицо расплылось в не менее широкой улыбке.
— Тайрен, дружище! — Паруи говорил на маори, почти никогда не пользуясь английским, которым владел в совершенстве. Он был из тех молодых людей, которые ревностно и рьяно защищают самобытность маори и видят в мечтах, как завоеватели-англичане удирают с островов. Реакционные настроения не мешали Паруи Ниарики быть преуспевающим адвокатом. Просто из-за собственных принципов ему приходилось всюду таскать с собой секретаршу, которая служила переводчиком и являлась супругой достопочтенного Ниарики.
— День добрый, Паруи. Какими судьбами тебя занесло в родную деревню?
— Приехал посовещаться со старейшинами. Надеюсь склонить их на свою сторону.
— Я знаю, что с тех пор, как умер Нгата, ты все время пытаешься это сделать, но ничего не выходит.
— А! — Паруи развел руки в стороны, словно намереваясь заключить Тайрена в объятия. — И кто мне это говорит? Член парламента, мистер Тайрен Те Ароа! Это же ты всех против меня настраиваешь!
— Ничего личного, — тоже развел руками Тайрен.
Друзья обнялись. Политические разногласия не могли испортить многолетнюю дружбу. Еще мальчишками они ловили вместе рыбу, таскали травы для плетения корзин, играли, плавали на лодках, засматривались на девчонок. Только вот Паруи оказался умнее и сразу принял помощь Нгаты. Так что достопочтенный Ниарики уже несколько лет защищал интересы племени в различных юридических инстанциях и управлял финансовыми и бюрократическими делами в деревне.
— А ты зачем тут? — поинтересовался Паруи. — Каникулы в парламенте еще не начались.
— По разным причинам. В основном я хотел обсудить со старейшинами вопрос приобретения некоего участка земли, который раньше был нашим. На этом основании мы имеем приоритетное право на его выкуп и на рассрочку выплат.
— И что сказали наши уважаемые старики?
— У племени не особо густо с деньгами сейчас, — пожал плечами Тайрен.
— Я в курсе. — Паруи вгляделся в лицо друга. — А что это за земли?
— Ферма Фарсона.
— Ох, Тайрен! — Паруи покачал головой. — Не стоит играть в Монте-Кристо!
Вернувшись домой, Тайрен застал бабушку в ее мастерской. Она красила травы. Некоторое время он просто смотрел, как она опускала сухую осоку в разноцветные жидкости. Длинные сложно заплетенные косы Кири свисали до пола, когда она кланялась и благодарила травы за то, что они позволили ей плести из них корзины, как это делали до нее многие поколения маорийских женщин.
Кири почувствовала присутствие внука. И, не отрываясь от работы, спокойно проговорила:
— Они уехали к Рандольфу. — Тайрен опустился в кресло среди ее горшков с краской. — Что-то там по поводу Мартиной свадьбы.
Тайрен откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.
— И Дженна взяла с собой Маленькое Солнышко?
— Да.
— Она уже хорошо себя чувствует?
— Дженна считает, что да. — Кири внимательно посмотрела на внука. — Тебе было бы лучше, если бы она позвала тебя поехать с ними?
— Что? — Он чуть ни задохнулся и не свалился из кресла. — Нет, конечно!
— А что это за злость владеет твоими мыслями?
Тайрен нервно провел ладонью по лицу. Иногда провидческие способности его бабушки оказывались очень кстати, но сегодня они только усугубляли дело.
Итак, с час назад Дженна уехала на ферму отца и забрала Синди с собой. Тайрен оставил бабушку за работой и ушел в свой кабинет, чтобы разгрести накопившиеся документы и дела (есть вопросы, которые просто нельзя откладывать, пускать на самотек), однако был не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Решив, что ничего путного ему сделать не удастся, Тайрен попробовал найти успокоение, наколов дров, но потом вернулся к Кири.
Бабушка угадала точно. Он злился — злился потому, что Дженна не предложила ему поехать вместе с ними. Злился, что четыре года он был лишен не только Синди, но и Дженны.
Дженна.
Неужели он никогда не освободится от нее?
Ночью он не находил сна. В полном изнеможении ворочался с боку на бок, мечтая, чтобы эти скрученные простыни превратились в Дженнины длинные, стройные ноги. Ему снились совершенно безумные эротические сны, в которых он позволял делать с Дженной то, что ему давно хотелось. Нежно. Неистово. Страстно. А еще в глубине сердца пряталось чувство неистребимой нежности: так хотелось не просто заниматься любовью с этой женщиной, хотелось просыпаться с ней каждое утро, вместе вести дом, делить горе и радость. Быть с ней. В этих снах она всегда была с ним и не собиралась его покидать.
Абсурд. Нереальность.
— Она становится взрослой, — сказала Кири.
Тайрен, очнувшись от своих мыслей, кивнул.
— Я знаю. И верю с трудом, что моя дочь…
— Нет, не Синди. Дженна. — Кири отложила корзину и пересела из рабочего кресла на скамью к внуку.
— Дженна? — удивился он.
— Она уже в состоянии обрести себя.
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Тайрен.
— Она избрала тропу прощения, а не тропу возмездия. — Кири многозначительно посмотрела на внука. — Думаю, это ребячество — цепляться за разрушительные помыслы.
Губы Тайрена сжались.
— То есть… это я цепляюсь? — уточнил он. — Ты об этом?
— Я не должна этого говорить, но…
— Тем не менее, ты сказала. — Он глубоко вздохнул. — Да, я знаю.
— Тайрен, ты зашел очень далеко. Почему ты так держишься за свою злость к Дженне и ее отцу? — спросила Кири.
— Рандольф Фарсон заслуживает всей моей злости и еще больше.
— Но для чего? Что ты этим намереваешься выиграть? — Кири протянула руку и отвела прядь волос, упавшую Тайрену на глаза. Совсем как в детстве.
Вдруг Тайрену стало тесно в комнате.
— Я хочу, чтобы человек, из-за которого мы страдали, страдал сам, — прошептал он.
Кири покачала головой.
— Я никогда не страдала из-за Рандольфа Фарсона.
— Как ты можешь говорить такое? — возмутился Тайрен. — Мы работали на него, выслушивали его расистские бредни, получали копейки, а потом он и вовсе вышвырнул нас на улицу!
Кири вздернула подбородок и произнесла спокойно:
