— В этом не было необходимости, — прервала Торелли. — Что, она думает, будто я стану сидеть и ждать, пока она объявится? У этой девушки слишком завышенное самомнение.
— Но ведь вы ее пригласили, — мягко напомнила Никола. — За чаем я завела разговор о канадском фестивале. А потом прямо спросила ее, было ли у нее что-то с Брайаном.
— Так и спросила? Напрямик?
— Напрямик? Конечно, сначала она хотела сказать, что это не мое дело, но я напомнила ей, что мы с Брайаном были помолвлены и, что эту историю я услышала от человека, которому можно доверять. Внезапно она разговорилась и принялась отрицать, что Брайан для нее что-то значил. Она добавила, что Джулиан Эветт — мужчина ее жизни. Скорее всего, он таковым и является до сих пор.
— Значит, я была права! — в восторге произнесла Торелли. — Я должна сказать Оскару. Ну, милая моя, теперь ты довольна?
— Очень, — с несчастным видом ответила Никола, и тетя пронзительно взглянула на нее. На этот раз она удержалась от замечаний.
В течение следующих нескольких дней Никола изо всех сил пыталась быть жизнерадостной и заниматься исключительно делами тети. Ей это так хорошо удалось, что была довольна не только наблюдательная Торелли, но и она сама. Только когда Никола сопровождала тетю на первую репетицию «Волшебной флейты», ей пришлось проверить себя на прочность при таких обстоятельствах, о которых она даже не могла подумать. Как обычно, Торелли велела ей сидеть в первом ряду, наблюдать, делать заметки и, если надо, критиковать.
— Я вам уже говорила, — повторила с улыбкой Никола, — что вы вне критики.
— Тогда критикуй других, — добродушно ответила Торелли. — И смотри на Джулиана. Когда-нибудь он станет одним из величайших оперных дирижеров.
— Разве он им еще не стал? — спросила Никола.
— Конечно, нет! — вскричала Торелли. — Никогда не говори так о молодом артисте, которому ты желаешь добра. Это абсолютный приговор! Как бы ни был одарен человек, требуются годы обучения, опыта и тяжелый, повседневный труд, чтобы стать поистине великим. А у этих несчастных неудачников, которых все называют «великими», когда они просто талантливы, нет никакого шанса. Они с самого начала обречены на поражение глупыми друзьями и критиками, опьяненными пышностью своих собственных пустых замечаний. Джулиан — многообещающий дирижер, как и должно быть в его возрасте. Помни об этом. А теперь иди. Ты утомляешь меня разговорами перед репетицией, — объявила Торелли таким тоном, словно не она сама только что говорила. — Иди и наблюдай за Джулианом.
Никола повиновалась. Она сидела почти одна в пустом партере и смотрела на Джулиана. Конечно, время от времени она обращала свой взор на других. Особенно на Торелли, которая, несмотря на отсутствие сценического костюма и грима, создавала уже знакомое впечатление демонической силы каждый раз, когда появлялась на сцене.
Однако Королева Ночи появлялась на сцене всего два раза, поэтому у Николы была возможность наслаждаться работой Джулиана, время от времени поглядывая на несомненно талантливую Мишель Ларо. Теперь, когда опыт выработал у Николы способность к острому суждению, она могла в полной мере оценить тяжелый и одновременно подвижный ритм, эту столь выразительную руку и прежде всего — незримую связь между дирижером и певцами. Казалось, он предвидит все сложности, всегда оказывает необходимую поддержку, что возможно лишь при врожденном вкусе и суждении.
Следя за его выразительным, изменчивым лицом, освещенном светом рамп, Никола вдруг подумала, что теперь полностью понимает этого человека. Это был истинный художник, не только создающий великое произведение искусства, но и живущий ради него. «Он делает это не ради славы», — растроганно подумала Никола. Она почти испугалась волны любви и восхищения, охватившей ее. Его можно любить как художника, поспешно уверила она себя, но презирать как человека. Но уже через минуту она поняла, что это глупости. Внезапно она позволила вырваться на свет простой и очевидной истине: она любила его.
«Это глупо, безнадежно и довольно низко в данных обстоятельствах, — говорила себе Никола. — Но я люблю его, и никто не должен об этом знать!» — прибавляла она, словно в оправдание.
Во время антракта девушка осталась на своем месте. Лизетт могла сама позаботиться о своей хозяйке, и Никола решила, что ее присутствия не потребуется. Она могла сидеть в полутемном зале, чтобы не столкнуться с Джулианом за кулисами. К ней подошел Дермот Дин, и стало очевидно, что более довольного импресарио на свете нет.
— Джина уникальна, — заметил он. — Она сводит меня с ума всякий раз, когда исполняет эту арию в первом акте, а ведь я слышал ее уже сто раз.
— Тогда вы можете представить, что испытываю я, — ответила Никола. — Ведь у меня нет и четверти вашего опыта. Мишель тоже хорошо исполняет, правда?
— Да, да, согласен. Но сенсацию произведет именно Эветт. Я и не знал, что он на это способен. Конечно, он прекрасный оркестровый дирижер. Но я и подумать не мог, что у него есть этот редчайший дар оперного дирижера и актера. Такое встречается не больше двух-трех раз в жизни. Честно говоря, вам просто повезет, если вы с этим столкнетесь, — задумчиво добавил Дин.
— Вы уже сказали Джине? — с улыбкой спросила Никола.
— Сказал Джине? Джине не нужно ничего говорить, — рассмеялся Дермот Дин. — Вероятно, она это заметила раньше меня. Могу вас уверить: она первая это оценит. Джина может превратить в ад жизнь неудачливого соперника. Но при встрече с актером равного таланта она само великодушие. Поэтому я и люблю Джину. Хотя иногда с удовольствием бы ее задушил, — шепотом прибавил он.
— Она отругала меня за то, что я применила к Джулиану эпитет «великий» перед концертом, — медленно произнесла Никола. — Она сказала, что у него есть потенциал, но нельзя портить молодого артиста, позволяя ему думать, что он уже достиг всего, когда на самом деле он только в начале пути.
— Эветт уже далеко не в начале, — засмеялся Дермот. — Но конечно, она права. Джина всегда права, когда дело касается времени. Поразительное чувство времени даже в обыденных делах. Она говорит, что это основа всего искусства. Возможно, она и права. Вот идет Эветт. Давайте не будем говорить вслух о его гениальности, пусть это будет нашим секретом.
Никола изобразила на лице слабую улыбку, но с трудом сдержала нервное напряжение, когда Джулиан приблизился, чтобы поговорить с Дермотом Дином о каких-то технических деталях.
Какое-то мгновение Никола прислушивалась к их разговору. Затем дирижер заметил ее и произнес:
— Привет, Никола. Как дела?
