Все сидели затаив дыхание, забыв обо всем на свете, не говоря уже о тарелках со спагетти, которое остывало у них на столах. Они внимали серебряным звукам трубы, не отрывая глаз от чернокожего молодого человека, раскачивающегося из стороны в сторону, словно он стоял на вершине холма, сопротивляясь упругому, сильному ветру.
Когда замерли последние отзвуки трубы и он вытер со лба бисеринки пота, в зале началось настоящее столпотворение. Все зааплодировали, стуча ладонями по крышкам столов, хлопая в ладоши, говоря друг другу, что Ник — величайший из самых выдающихся музыкантов. И в этом не было ни малейшего преувеличения. Разве он не был самым-самым?
— Ну, — спросил Адам, — тебе понравилось?
— Думаю, да. Признаться честно, не знаю. Ничего подобного до этого я не слышала. Более того, никогда не бывала в такого рода местах.
Никки спустился в зал, шел между столиками, останавливался, чтобы перекинуться парой слов с одними, отпустить остроту в разговоре с другими, но когда он подошел к Адаму и Либби, на его симпатичном лице вместо обычной вежливой улыбки появилось выражение искренней радости, словно они с Адамом были давними хорошими знакомыми.
— Рад тебя видеть, дружище, — приветствовал он его мягким, сочным голосом, в котором ощущалась медлительность речи уроженца южноамериканских штатов. Он поглядел на Либби, когда Адам представил ее, и она заметила удивление на его темном подвижном лице. — Приятно с вами познакомиться, й-а надеюсь, вам понравилась музыка. — Затем он перенес на Адама взгляд своих огромных черных глаз, в которых можно было прочесть понимание, граничившее с одобрением, и намек на опасение. — Дружище, о, дружище, — спросил он своим хрипловатым голосом, — знает ли она о тебе хоть что-нибудь?
Они расстались с Адамом около ее дома незадолго до полуночи. Полоска света из-под кухонной двери показывала, что Эми еще не спит. Не успела Либби открыть дверь, как ей навстречу бросился Каффа, а Эми, сидевшая у камина, повернулась к ней лицом:
— О, это ты? А я думала, это хозяин.
— Разве дядя Грэй еще не вернулся?
— Полагаю, должен быть с минуты на минуту.
— Почему ты не в постели, Эми? — спросила Либби, входя на кухню. — Уже так поздно.
— Я вздремнула. Ты была с ним?
— Да.
Очевидно, Эми не была расположена к продолжению разговора. Она встала, взяла книгу с очками, и Либби сообщила ей:
— Мы были на концерте, довольно своеобразном.
— Да? — безо всякого интереса спросила Эми. — Судя по всему, приехал хозяин.
Каффа промчался через весь холл и остановился перед входной дверью, молотя во все стороны хвостом, в ожидании хозяина. Либби поспешила следом, в то время как Грэм Мэйсон входил в дом, открывая замок своим ключом.
Обменявшись несколькими ласковыми словами, они пожелали друг другу спокойной ночи, и Либби, только оказавшись в своей спальне и сбросив с ног туфли, почувствовала, как сильно устала. Вечер оказался что надо! Она не могла запомнить музыку, в которой не было мелодии, в строгом смысле слова, чтобы ее можно было удержать в голове, но стоило ей закрыть глаза, как она снова погрузилась в море серебряных звуков, которые заставляли кровь пульсировать усиленным темпом.
По-видимому, Никки не зря называли величайшим музыкантом. Было видно, что они были с Адамом друзьями, но Никки ничего не рассказал ей об Адаме. После случайно вырвавшейся фразы: «Знает ли она хоть что-нибудь о тебе?» — он как воды в рот набрал.
— Что вы имеете в виду под «хоть что-нибудь»? — спросила она, но он не собирался вдаваться в подробности.
— Не обращайте на меня внимания, мэм, — ответил он.
— Вы давно знакомы с Ником? — обратилась она к Адаму.
— Довольно давно. Мы периодически встречаемся с ним то тут, то там.
— Откуда он родом? Что собой представляет?
— У него есть труба. В этом вся история его жизни. Все, что произошло с ним, случилось благодаря этой трубе. — Это вряд ли можно было назвать ответом, но когда ты слышишь, как он играет, перестаешь быть столь категоричным…
Грэм Мэйсон улетел в Америку в пятницу. Поэтому среда и четверг были заполнены хлопотами, связанными с подготовкой к его отъезду.
В четверг, когда к ним заехал Ян, они были уже более-менее готовы. Чемоданы были упакованы и взвешены, а Мэйсон у себя в кабинете проверял и перепроверял документы, которые он брал с собой. Услышав голос Яна, он вышел в холл, и Ян шутливо поинтересовался:
— Почему это наш бизнес не связан с увеселительными поездками, подобной этой?
— Увеселительные? — воскликнул Мэйсон с притворным негодованием. — Это рабочая поездка. Я был бы счастлив, если у меня будет хотя бы пять часов сна в сутки, не говоря уже о том, чтобы пошляться по городу.
— Надеюсь, со сном все будет в порядке? — многозначительно проговорила Либби, и дядя пристально посмотрел на нее, отчего она слегка покраснела и отвела глаза. Она понимала, что у него было бы гораздо спокойнее на душе, если бы она заверила его, что за время его отсутствия она не будет встречаться с Адамом.
В тот же вечер Ян пригласил ее на танцы, и во время одного из них он сообщил:
— Твой дядя попросил меня во время его отсутствия позаботиться о тебе.
— Но я не нуждаюсь ни в чьей заботе.
— А он считает, что нуждаешься. И я склонен думать так же.
Она произнесла твердо:
— Нет, Ян. Благодарю тебя, но не надо.
— Хорошо, но только помни, что я рядом.
Она еще раз поблагодарила его и отвела глаза так же, как сделала это в разговоре с дядей, поскольку заметила у Яна на лице боль, а ей так не хотелось этого видеть.
Они встречались с Адамом практически каждый вечер. Обычно они встречались за пределами Вутон-Хэя, уезжали за город, припарковывали машину и ели где-нибудь в придорожном кафе. Пару раз ходили в джаз-клуб, несколько раз — в театр и кинотеатр.
Они ни разу не натолкнулись ни на кого из друзей или знакомых Либби, однако, по-видимому, все знали, что происходит, хотя ей это было совершенно безразлично. Она была уверена, что к моменту возвращения из командировки дядя Грэй избавится от своего предвзятого отношения к Адаму и будет готов принять его в качестве одного из ее друзей.
Именно так — Адам был не больше, чем друг. Он даже не попытался хотя бы еще раз поцеловать ее. Это удивляло ее, порой она испытывала чувство, похожее на досаду, но, в конечном счете, успокаивала себя, так было даже надежнее. Как друг, подобно Никки в качестве трубача, он был непревзойденным. Общение с Адамом всегда вызывало у нее душевный трепет. Это состояние не покидало ее ни на минуту, будь то во время прогулки под дождем или во время ленча в придорожном кафе и даже тогда, когда они нашли сверкающую брошь в водосточной канаве. Несомненно, это был страз, из которого выпала половина камней, но он сверкал сквозь грязь, подобно упавшей с неба звезде.
