Но внезапно хлопнула входная дверь. Двое, не успевшие поцеловаться, обернулись на громкий звук.
На пороге стояла запыхавшаяся ассистентка. В неизменной черной шапочке, черном шарфе и черных очках.
— А что вы тут делаете? — тихо спросила Лайза. — В такую рань?
— Мы, мы… — пробормотал Ирвин, не выпуская модель из объятий. — Мы…
— Репетируем, — съязвила красавица. — А вот почему тебе не спится?
— Мне хотелось как можно тщательней подготовиться к сегодняшней фотосессии, — спокойно ответила Лайза. — Как-никак последний день…
— Дорогуша, ты, как всегда, опоздала, — вызывающе сказала Сандра. — Мы провели гениальный ночной сеанс с потрясающим результатом.
— Это правда? — дрогнувшим недоуменным голосом спросила ассистентка, оказавшаяся не у дел. — Это правда?
— Да, — ответил Ирвин, освобождаясь от крепких объятий красавицы, упивавшейся победой над ним и над ассистенткой. — Да!
— Так что, дорогуша, мы обошлись без твоих высокопрофессиональных услуг. — Сандра никак не могла простить ассистентке нечаянное вмешательство. — Лучше бы ты осталась дома, чем тащиться сюда!
Не обращая внимания на раздраженную красавицу, Лайза сосредоточила внимание на фотографе, желавшем похвастаться шедевром.
— Хочешь посмотреть, что получилось? — спросил Ирвин, надеясь на положительный ответ.
— Конечно.
— Вот она, наша «Лунная соната». — Он протянул снимок. — Надеюсь, тебе тоже понравится.
— Главное, чтобы это оценил босс! — заносчиво крикнула Сандра. — Мнение ассистентки, пусть и лучшей, ничего не решает.
— Лайза, — пробормотал Ирвин. — Похоже, мне наконец-то удалось это сделать.
Лайза взяла снимок, отвернулась, сняла очки и принялась пристально его рассматривать.
— Внимание, внимание! — объявила Сандра как можно ироничнее. — Мы присутствуем при акте экспертизы, которая должна определить, достоин ли Ирвин Стоктон бессмертия.
Лайза надела очки и молча отдала снимок фотографу, изнывающему от ожидания оценки.
— Что скажешь?
— Ничего. — Ассистентка отступила к двери. — Хотя ты, наверное, сделал совершенно правильно, что убрал кукольное личико в тень.
— Сама ты кукла! — выкрикнула Сандра. — К тому же поломанная.
Оставив без ответа ядовитую реплику, Лайза покинула студию.
— Я так и не понял, — пробормотал Ирвин. — Понравился ей снимок или нет?
— При чем здесь твой шедевр, глупенький? Дурочка тебя просто приревновала ко мне.
— Я ее понимаю.
— Да ничего ты в этой жизни еще не понимаешь. В фотографии — да, но не в жизни.
— Вот сменю трех жен, — пошутил Ирвин, — тогда, быть может, пойму.
— Ладно, хватит философствовать. — И Сандра вновь начала превращаться из идеальной модели в обольстительную, желанную и доступную женщину. — Надеюсь, нам больше никто не помешает…
Вот и наступили часы, которых он так жаждал. Часы любви с королевой красоты, часы страсти, дарованные ею как награда за первый настоящий профессиональный успех.
Сандра без уловок и ухищрений сразу поцеловала Ирвина в губы. Поцелуй был хоть и недолог, но восхитителен. Ирвин постарался ответить точно таким же поцелуем. Но Сандра игриво подставила упругое плечо. Ирвину пришлось проделать губами долгий путь, и вот наконец он ощутил, как бьется на ее шее сонная артерия… А вот Сандра подставила под его губы упругий крепкий сосок…
Ирвин потерял счет времени, счет поцелуям, счет ласкам. Никогда ничего подобного он еще не испытывал.
А потом все началось снова.
Они почти не разговаривали. Страстные ласки сменялись медленным расслаблением, почти сном. Сандра и вправду засыпала. А он в эти минуты отдыха от близости неотрывно смотрел на нее, не смея касаться, чтобы не разбудить.
Но чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее чувствовал неудовлетворенность от прошедшего. Снова хотелось испытать сладость слияния во всей полноте. Не выдерживая томления, Ирвин снова тянулся к ней, и Сандра пробуждалась, и отвечала ему, и снова он тонул в бездне женственного излучения, шедшего от ее губ, волос, кожи, изгибов тела, и не мог и не хотел выбираться из этой бездны.
Сандра так послушно подчинялась его движениям, так легко и точно угадывала смену его состояний, что ни он, ни она не уставали и, казалось, могли длить близость вечно.
Но и вечность кончается, как кончается все; и эта вечность кончалась тем же, чем кончается любая любовная вечность. И Сандра снова откидывалась на спину с выражением полной опустошенности и мгновенно погружалась в безмятежный сон, оставляя Ирвина бодрствовать у погасшего костра.
И он снова и снова вглядывался в спящее лицо и ловил себя на странном ощущении, что рядом с ним не женщина, не живая плоть и кровь, а лишь оболочка. Опустошенная — или пустая?
Может быть, размышлял он, склонившись над спящей любимой, все, что в ней было, он исчерпал своей неиссякаемой страстью, вытянул до дна своей ненасытной жаждой обладания? Все, что было в ней осязаемого, осталось тут, на постели, ее можно потрогать — но нельзя дотянуться до глубины глубин, до того, что скрыто за этой божественной оболочкой. До тайны ее красоты. Тогда бы он и смог действительно назвать себя ее обладателем.
И снова в безумной жажде проникнуть в скрытую глубину он не мог найти другого пути, как прильнуть к ее телу, приникнуть губами к шее и вызвать очередной счастливый стон, предвещающий, что счастье близко, еще минута — и… И опять все заканчивалось банальной обыденностью.
Во время очередной паузы Ирвин, отодвинувшись подальше, лег на спину, закинул руки за голову. Перед закрытыми глазами вновь предстала модель в минуту создания шедевра, в апофеозе великолепия. И молнией пронзила четкая мысль: да, вот в чем причина разочарования, так и должно было получиться, ведь Сандра отдала всю душу, все силы его шедевру, его фотографии, его «Лунной сонате», и это самопожертвование позволило создать произведение искусства, достойное встать рядом с бетховенским. Она отдала ему себя именно тогда, во время сеанса. Так что большего требовать он не вправе. Ждать больше нечего.
Эта мысль одновременно отрезвила и успокоила. Ирвин уснул так же мгновенно, как и Сандра.
Разбудил его треск. Трещал звонок мобильника.
Сандра тоже проснулась. Взглянула на Ирвина, лениво потянулась. Он не шевелился и не торопился искать телефон, вчера оставленный где-то на полу.
Мобильник продолжал трещать.
Сандра приподнялась на локте и взглянула в лицо Ирвину — странно, затаенно, тревожно.
— Взять трубку?
