— Стояла на опушке леса и смотрела вниз на город. Я заговорил с ней. Оказалось, что она беженка и живет в бараке на другом берегу реки.
— Бедняжка! — воскликнула леди Ранмир, но больше не успела ничего сказать, потому что появилась Селия, внеся приятное оживление.
В свои двадцать пять лет Селия была высокой, стройной девушкой и держала себя с достоинством. У нее были серые глаза, которые могли казаться сонными, но ничего не упускали, нежный цвет лица и гладкие, безупречно уложенные светлые волосы. Возможно, самым замечательным в ней было ее нерушимое спокойствие. Некоторые мужчины находили его привлекательным, и Дэвид в том числе.
Она поцеловала мать, улыбнулась Дэвиду и вежливо поприветствовала остальных. Когда миссис Престон поинтересовалась, что она купила, Селия, снисходительно улыбнувшись, ответила:
— Парочку милых сувениров и вязаный свитер. В одном из магазинов продаются товары, сделанные перемещенными лицами. Похоже, в городе есть лагерь для них.
— Как странно! Когда ты вошла, мы как раз про них говорили. Дэвид встретил в лесу одну беженку! — воскликнула миссис Престон, словно речь шла о необычном, но безобидном животном.
— Дэвид? — На мгновение взгляд холодных серых глаз задержался на нем.
Миссис Корбридж, которая была воплощением доброты, предложила:
— Разве не прекрасно знать, что мы можем тоже что-то сделать? Вы должны сказать мне, где этот магазин, мисс Престон, я пойду туда завтра утром и куплю свитера для двух моих дочерей. Как чудесно, что несчастные беженцы смогут заработать себе на жизнь.
— Возможно, и твоя девушка тоже вяжет? — Леди Ранмир задумчиво посмотрела на племянника.
— Возможно, — кивнул он, почувствовав легкое раздражение. Вязание так же не подходило Ане, как и мытье пола — лесной нимфе.
После этого разговор потек по другому руслу, и Дэвид с облегчением заметил, что никто не проявил особого интереса к русской девушке. Однако он ошибся. Поздно вечером, когда они с Селией сидели за кофе, в то время, как остальные вернулись к бриджу, она спросила:
— Ты ведь беспокоишься об этой беженке, Дэвид?
На мгновение ему захотелось небрежно отмахнуться, но какое-то непреодолимое желание говорить об Ане его остановило.
— Не знаю, удачное ли это слово. Но я должен признаться, что меня поразило ужасное существование, которое она влачит. Аня такой милый ребенок. Ее нельзя не пожалеть.
С легким чувством стыда Дэвид понял, что говорит неправду. Но если он хочет говорить об Ане, то должен делать это только такими словами, которые примет Селия. Несчастное создание, достойное жалости окружающих, — это одно. Странная, загадочная девушка, которую невозможно забыть, — совсем другое.
— Жаль тех, у кого нет дома и кто скитается по земле, — согласилась Селия.
— Такое ощущение, что и ты приняла эту трагедию близко к сердцу.
— Возможно, так и есть. — Тонким пальцем с изящным маникюром она провела по скатерти. — Иногда я думаю, а что, если Мартин тоже оказался в одном из этих ужасных лагерей? Всеми забытый и слишком гордый, чтобы вернуться домой… Он исчез очень давно. Не стану притворяться, что часто переживаю за него, но порой что-то заставляет меня о нем думать. Кровь — странная штука.
Селия замолчала, и Дэвид тоже не вымолвил ни слова, пораженный этой новой, раньше неизвестной ему стороной характера девушки. Потом она продолжила:
— Мне и четырех не исполнилось, когда он исчез. Мать впервые вышла замуж совсем молоденькой — лет семнадцати или около того. А Мартин был единственным ребенком от ее первого брака. Думаю, когда она овдовела, он учился в колледже.
— Значит, когда ты родилась, ему было около двадцати?
— Да. Так что если он жив, то ему где-то лет сорок пять. Но глупо говорить об этом. Будь он жив, давно бы вернулся.
— Наверное, ты права. Расскажи мне, как он выглядел. Ты когда-нибудь видела фотографию?
— Конечно. Разве ты не замечал, что моя мать постоянно носит этот старомодный медальон? Он такой нелепый, что иногда мне хочется, чтобы она его сняла. Но внутри фотография Мартина, и я полагаю, что это дань его памяти. — Она улыбнулась с холодной снисходительностью, более свойственной той Селии, которую Дэвид знал. Она может горевать об умершем брате, но ничто не заставит эту красавицу носить медальон, который противоречит ее понятиям об элегантности.
— Я заметил, — признался Дэвид, — но думал, что это твой отец в молодости. Теперь все ясно. Значит, из-за Мартина ты так сопереживаешь моей Ане? — Он тут же пожалел о своих словах. Лучше бы сказал «о девушке из лагеря для перемешенных лиц» или «о бедняжке, про которую мы говорили». «Моя Аня» делала ее личностью, которая была не по душе Селии.
Но та и бровью не повела.
— Знаешь, если ты и правда хочешь ей помочь, то мог бы устроить ее на домашнюю работу.
— На домашнюю работу?
— Да. Некоторые из этих несчастных становятся хорошими слугами, если у хозяина хватит терпения их вышколить.
— Думаю, ты права, — сдержанно кивнул Дэвид, которого покоробило высокомерие, прозвучавшее в добром по сути совете Селии. — Но я не собираюсь встречаться с ней снова.
— Как скажешь, — согласилась Селия, и внезапно общение с ней опять стало легким и непринужденным.
В течение нескольких дней Дэвид не сознавал, что намеренно ищет девушку, которую встретил на холме в лесу. Нужно было осмотреть достопримечательности, и на несколько дней они отправились на природу. Но, сам того не замечая, он внимательно всматривался в лица людей, проходящих по узким улочкам городка. Один раз даже побежал за худой, плохо одетой немкой, почему-то напомнившей ему Аню.
К концу недели Дэвид мог бы сказать, что больше не вспоминает о той русской. И вдруг ранним вечером, когда он один, поставив машину в гараж, возвращался в отель, в обычно тихом и нарядном фойе его внимание привлекло непривычное оживление. Взволнованная горничная, пара официантов и сам управляющий — все говорили хором и жестикулировали.
Возможно, именно несколько раз сердито произнесенное слово «полиция» заставило Дэвида на них посмотреть, поскольку полицию не часто встретишь в приличном отеле. Но когда управляющий отступил в сторону, перед глазами Дэвида вдруг предстала Аня, нервно теребящая тоненькие пальцы. Но, несмотря на потрепанную одежду и страх, затаившийся в глазах, она держалась с достоинством, высокомерно наблюдала за всполошившимися немцами.
— В чем дело? — спросил Дэвид управляющего.
— Ничего особенного, мистер Мэнворт. Это просто беженка из лагеря на той стороне реки. Мария поймала ее, когда она кралась по коридорам. Надо держать ухо востро — они все воры. Полиция разберется.
