— Ничего особенного, мистер Мэнворт. Это просто беженка из лагеря на той стороне реки. Мария поймала ее, когда она кралась по коридорам. Надо держать ухо востро — они все воры. Полиция разберется.
При упоминании о полиции страх на лице девушки стал еще заметнее, но она и виду не подала, что поняла английскую речь. Не обратилась Аня также и к Дэвиду за помощью. Просто стояла и смотрела на него, а глаза ее сияли темно-синими звездами на бледном лице.
Дэвид так и не понял, что заставило его произнести эти слова:
— Думаю, тут произошла ошибка. Эта леди моя знакомая. Она пришла ко мне.
При других обстоятельствах резкая перемена на лице управляющего позабавила бы его.
— Господин, простите, пожалуйста, я не знал… Мария… — Управляющий метнул свирепый взгляд на застывшую с открытым ртом служанку, которая навлекла на него такую беду. — Если бы леди объяснила… Простите еще раз!
— Ничего. Ошибки случаются. Давайте больше не будем об этом. — Протянув руку, Дэвид пожал холодные пальцы Ани. — Пойдемте, присядем.
Словно по волшебству, все служащие вмиг исчезли. Но, только найдя место в тихом уголке, Дэвид сухо обратился к Ане:
— А теперь, пожалуйста, объясните, что вы делали в коридорах отеля?
— То, что вы и сказали, господин. Я пришла поговорить с вами.
— Со мной? А почему вы не спросили обо мне у управляющего, как все?
— Я не знала, как вас назвать.
— Я же сказал вам свое имя.
— Я запомнила только Дэвид, — робко объяснила Аня.
— Что ж… — Голос Дэвида стал мягче. — Так о чем вы хотели со мной поговорить, Аня?
— Мне не к кому было обратиться, а у меня большие неприятности.
На мгновение у Дэвида появилось неприятное чувство, что его собираются втянуть в какую-то историю, но голубые глаза уже заворожили его и внушили доверие.
— Что случилось?
— Мой отец очень болен, но не желает обращаться к лагерному врачу, потому что врач — немец, а мой отец презирает немцев. У наших соседей по комнате свои проблемы. Мне кажется, отец умирает. А у меня больше нет никого в этом мире…
— Дорогая моя, мне ужасно жаль, но… Что же я могу сделать? Почему вы пришли ко мне?
При этих словах по усталому лицу девушки проскользнул лучик надежды, словно она увидела что-то светлое за сумрачным горизонтом повседневности.
— В тот вечер на холме вы улыбнулись мне. И были ко мне добры. — Тут ее голос сорвался, и она разрыдалась. По щекам медленно покатились крупные слезы и закапали на выцветшее платье.
Дэвида было нелегко растрогать, и, как многие англичане, он чувствовал себя неловко при любом открытом проявлении чувств. Но что-то в трагедии этой девушки глубоко его задело. А слова о его доброте причинили почти физическую боль.
— Не надо, — ласково произнес он и предложил ей свой безукоризненно чистый носовой платок. — Не плачьте, дитя мое. Я сделаю все, чтобы помочь вам.
Она вытерла глаза и посмотрела на него:
— Вы сходите к моему отцу?
— Если вы считаете, что это поможет, конечно. Только я не врач…
— Но мой отец послушает вас.
— Думаете? Я не говорю по-русски.
— Он знает французский, а с вами сможет говорить и по-немецки. С чиновниками не стал бы. Он делает вид, что не понимает их.
Дэвид понял, что отец девушки — непростой человек. Но он уже дал обещание, а потому попросил:
— Подождите минутку, я оставлю сообщение у управляющего. Меня пропустят в лагерь?
— Я договорюсь с охранниками.
Подойдя к стойке, Дэвид быстро набросал записку тете, сообщив, что должен уйти и может не вернуться к ужину. Потом, не обращая внимания на взгляд портье, вышел с Аней из отеля. Они направились к гаражу и через несколько минут уже ехали по направлению к реке в «бентли» Дэвида. Несмотря на всю трагичность их миссии, девушка не могла удержаться и принялась восхищаться его красивой машиной. Несколько раз она с восторгом прикасалась к кожаной обивке и даже радостно рассмеялась, когда Дэвид опустил боковое стекло.
— Сделайте еще раз, — попросила она.
И, растроганно осознав, как она все-таки еще молода, он послушно несколько раз опустил и поднял стекло.
Вскоре они свернули на разбитую пыльную дорогу, ограниченную с одной стороны высоким длинным зданием с облезлыми стенами.
— Приехали, — сообщила Аня.
Со смешанным чувством сожаления и любопытства Дэвид остановил «бентли» под указанной ею аркой. Из будки немедленно вышел человек в униформе, и, высунувшись в окно, Аня заговорила с ним на баварском диалекте — Дэвид ничего не понял. На мгновение на лице охранника появилось сомнение. Потом, взглянув на красивую машину и англичанина за рулем, он пожал плечами и поднял деревянный шлагбаум.
Они въехали в мрачный внутренний двор, который, наверное, раньше был заросшим травой, но теперь от нее остались лишь несколько грубых пучков, отчаянно цепляющихся за жизнь. Из барака тут же высыпали дети с широко раскрытыми от любопытства глазами.
— Заприте машину, — посоветовала Аня Дэвиду и заговорила с детьми по-польски.
Они энергично замотали головами, очевидно давая торжественную клятву ни к чему не прикасаться. Затем Аня повела спутника в барак по каменным ступеням.
В нос ударил запах пищи, пота и хлорки. В конце коридора Аня остановилась перед последней дверью и тихонько постучала. Раздался женский голос, и она вошла, жестом пригласив Дэвида следовать за ней. Подавив чувство неловкости, он шагнул в большую комнату с высоким потолком и огляделся. Большая ее часть была отделена выцветшими занавесками, повешенными на леске, и парой высоких шкафов. В углу стояла маленькая плита, на которой женщина готовила что-то с удивительно приятным запахом. Она что-то пробормотала, и Дэвид приветствовал ее по-немецки, поскольку не знал польского. Аня задала соседке какой-то вопрос, та в ответ пожала плечами. Потом девушка подняла угол занавески и отступила на шаг, пропуская Дэвида. Твердо решив идти до конца, он нырнул под занавеску и оказался возле узкой кровати, на которой лежал изможденный, но все еще необычайно красивый мужчина. Тонкие седые волосы, благородной формы череп, породистое лицо… Впалые темные глаза прекрасны, ясны и умны, а руки, бессильно лежащие на заплатанном одеяле, тонки и изящны. На вид ему было лет пятьдесят — шестьдесят, но, учитывая страдания, которые ему довелось испытать, Дэвид решил, что пятьдесят, пожалуй, более вероятная цифра.
Аня наклонилась к больному и прошептала несколько слов по-русски. Взглянув на Дэвида, он вежливо произнес по-французски низким, хорошо поставленным голосом:
— Вы очень добры, что пришли, месье. Но моя дочь слишком волнуется. Это всего лишь легкое недомогание. Сердце, знаете ли… — Красивая рука внезапно коснулась левой стороны груди, и легкий вздох не дал ему договорить.
