События не заставили себя долго ждать: после обеда зазвучал вызов мобильного телефона, звонила Натали.
— Это как же понимать?
— Что?
— Ты не поехала в путешествие?
— Почему ты так решила?
— Ты оставила паспорт дома. У тебя засохли все цветы! Почему ты их не поливаешь?
— Натали, что ты делаешь в моей квартире?
— Сижу и грущу над останками фикуса. Он был мой любимый, между прочим. Помнишь, я даже собиралась его у тебя…
— Натали, что тебе от меня надо?
— А что, я просто так позвонить не могу? Я привезла тебе ключи, которые ты забыла в Финляндии. Консьержка сказала, что ты была у себя дней двадцать назад, попросила у нее запасные, сходила в квартиру и больше не появлялась. Она решила, что ты снова уехала в Европу. Я бы тоже так решила, но у тебя документы лежат на столе. Причем все. Это значит, что дальше, чем на автобусе в соседний город, ты уехать не могла. А! Ты, наверно, у отца.
Адель вздохнула.
— Да. Я у отца. Но я не хочу никого видеть.
— Жаль. Я бы могла рассказать тебе много интересного про то, как…
— Не надо.
— Адель, это из-за него, да?
— Натали, я не желаю говорить на эту тему. Если хочешь ее обсудить, поговори с Шерри.
— Она очень переживает.
— Из-за того, что у них так ничего и не получилось с… Эдрианом? — Последние слова она произносила с трудом: мешал ком в горле.
— А как бы у нее получилось? Он ходил и грустил о тебе. А потом уехал.
— Сочувствую Шерри.
— Адель, ну… ты хоть со мной можешь поговорить?
— Потом.
— Нет, давай сейчас. Я сейчас приеду.
— Нет.
— У вас адрес прежний?
— Натали, я не хочу, чтобы меня тут доставали.
— Все, скоро буду, пока!
Она нажала отбой, а Адель осталась сидеть в своей комнате, подтянув одеяло к подбородку. Было холодно. Шел дождь.
— Ну вот! А он забрал эту твою записку и ушел грустный-прегрустный! — Натали громко отхлебнула чай. — А на следующий день уехал. Мы решили, что тебя искать. О-о-о! Эти ваши пирожки с ежевикой — просто чудо!
— А вы сами почему так поздно вернулись? — Адель намеренно переменила тему: слышать из уст Натали про Эдриана было просто невыносимо. Уж лучше бы Шерри продолжала о нем щебетать в своей привычной восторженной манере! К этому, по крайней мере, Адель привыкла, а сейчас такие разговоры выглядели просто как сплетня.
— Ты забыла? Мы же собирались продлить «работу» Шерри — помнишь? Еще в начале отдыха мы обсуждали, что университет может оплатить наше проживание.
Адель и сама помнила начало. И солнечный вечер на берегу, и закат сквозь стекла, просвечивавший гостиную насквозь… И свою первую «встречу» с Эдрианом — не в аэропорту, а там, на берегу, когда она сидела с коробкой конфет и боялась выйти из укрытия.
— Да, я помню. Жалко, что так быстро все закончилось… Как книжка?
— Если бы ты не убежала, ничего бы у вас не закончилось! А! Книжка? Да она взялась за нее, только когда вы с Эдрианом… Ну, то есть когда все поразъехались и ей стало скучно. Она стала собирать материал, арендовала машину, ездила в библиотеки, даже в Хельсинки. Ну ты же знаешь Шерри: ее нужно на год где-нибудь запереть, чтобы она только раскачалась и начала работать.
Адель улыбнулась.
— Вот и пусть едет туда следующим летом. Они как раз там встретятся.
— «Они»? Ты что, решила все-таки подарить ей Эд…
— Думаю, что он больше подходит ей, чем мне.
— Не понимаю тебя. На кого ты обижаешься — на Шерри или на него?
— На всех.
— Ох!.. — Натали засунула в рот половину большого пирожка и несколько секунд сидела, закатив глаза от удовольствия. — Мм… Мадлен — просто чудо!.. Не знаю, как вас помирить. Эта дурочка боится показаться тебе на глаза. Она очень переживает. Говорит, сделала тебе одну гадость.
Адель вскинула на Натали изумленные глаза.
— Гадость?
— Ну… Это она так говорит. Не знаю, что там у вас было в последний вечер. А может, потом… Знаешь, Адель, ты тоже хороша! Не надо было устраивать этот цирк.
— Если я его устраивала, то у меня были на то свои причины.
— Сколько тебя помню, у тебя на любую выходку находятся веские причины. Думаешь, я сразу не поняла, что ты к нему переселилась?
— Думаю, поняла. А почему молчала?
— Не знаю. Не хотела тебе вредить. Ты же вроде как моя дочка непутевая. — Она оглянулась в комнату, куда только что ушла Мадлен. — Что с тобой было делать? Но и Шерри мне тоже жалко. Она правда хотела все по-честному, а ты, как заноза, — с тобой невозможно вести честную игру. Никогда не знаешь, какой фортель ты выкинешь в следующий раз. Нехорошо это, Адель.
— Ну и все. Я ушла со сцены, пусть она забирает его себе.
— А мне кажется, ты совершенно не хочешь его отдавать никому. Ты сидишь и ждешь, когда он сам тебя найдет и… Ведь так? А он все не идет и не идет…
Адель встала.
— Натали, ты зачем приезжала?
— Отдать тебе ключи. Но Адель…
— Ты хотела узнать, не встречаюсь ли я с ним? Это Шерри тебя попросила?
— Ну ты совсем с ума сошла! Я ведь так могу и обидеться. Никто меня ни о чем не просил! Вы для меня обе абсолютно одинаковые подруги. Ты даже больше.
Это была правда. Несколько секунд Адель размышляла, а потом решила сменить гнев на милость.
— Слушай, а он куда уехал? В Нью-Йорк?
— Не знаю точно, но из страны он первое время не вылетал. Это Шерри узнала как-то… Э-э-э… В общем, вот. — Натали вдруг резко выдохнула и опустила глаза.
Адель опешила.
— Они что, встречались потом?
— Думаю, да.
— Зачем?
— Но, Адель, это не то, что ты думаешь! Это совсем другое!
— А какое тут может быть другое?
— Адель, ты же знаешь Шерри…
Натали смотрела на нее виновато. Словно она могла остановить Шерри, но не стала этого делать. А может, так и было?
— Ты хотела отдать ключи?
— Адель, не обижайся. Я правда не знаю, что вам лучше делать. Потому что я не знаю, чего от вас от всех хочет Эдриан и чего хочет Шерри.
— Ты хотела отдать ключи? — повторила Адель ледяным тоном.
— Да, вот. — Шерри торопливо полезла в сумку. — Ну хорошо… значит, мне пора. Спасибо за чай. И за пирожки. — Она испуганно пятилась к двери, сжимая ключи в руках.
— Всего хорошего, — грозно наступала на нее Адель.
— До свидания.
Едва за ней захлопнулась дверь, Адель размахнулась и что есть силы приложила об пол чашку чая, которую до сих пор сжимала в руках.
На шум вышла Мадлен, молча помогла собрать осколки и вытереть лужу, а потом взяла Адель за руку и заглянула ей в глаза, как не умел больше никто, кроме нее.
