— Привет, малыш, ты меня слышишь? Я хочу кое-что сказать тебе, кое-что, что ты должен знать, прежде чем придешь в этот мир, так что послушай, ладно? У тебя самая красивая мама в мире!
— Но я скоро стану толстой уродиной! — снова разрыдалась Фиби. — И ты еще пожалеешь, что решил на мне жениться!
— Тихо, детка, не мешай нам общаться.
Смеясь и плача одновременно, она замолкла.
— У тебя будет потрясающая сестра, такой ни у кого нет.
Фиби села и обняла Мерфи за шею.
— Ты просто сумасшедший!
— Я еще не закончил! — Он снова склонился к ее животу. — Я собираюсь жениться на твоей матери, потому что люблю ее и Френсис Берд. И ты, малыш, тоже станешь моим любимым ребенком. Мы будем все вместе — и в горе, и в радости, в болезни и в здравии. Мы будем заботиться друг о друге и любить друг друга. Всегда. Всю жизнь.
Его теплые губы прижались к ее животу, когда он закончил говорить. Охваченная чувством, которого до сих пор никогда не испытывала, Фиби задохнулась от волнения.
— Ты правда любишь меня, Мерфи?
Он кивнул.
— Конечно! Я люблю тебя с того самого дня, когда впервые увидел. Ты была мне сестрой, и я любил тебя как сестру. Потом, когда мне было семнадцать, я влюбился в тебя, но это меня напугало. Я был так сбит с толку, что перестал соображать, где лево, а где право! Мне пришлось стать взрослым, чтобы понять, что к чему, Фиби! Но я люблю тебя, люблю по-настоящему, всем сердцем, всей душой и навсегда!
Она охватила ладонями его лицо, такое дорогое, такое любимое, а он задал ей вопрос, которого она вовсе не ожидала, который возник из самых потаенных глубин его души.
— Фиби, ты все знаешь о своих предках вплоть до Войны за Независимость, а я… Я не знаю, кто я такой, откуда я взялся! Это не будет плохо для твоих детей?
В его голосе зазвучала такая боль, что у нее сжалось сердце. Как ей хотелось обнять его, утешить, заставить забыть все те годы одиночества и отчаяния, которые он пережил! Прежде, чем он успел сказать что-то еще, Фиби прервала его.
— Я люблю тебя, Мерфи Джонс. Не имеет значения, кто ты и откуда. Ты теперь мой! — Положив руку себе на сердце, она прошептала: — Теперь твое место здесь, Мерфи! Навсегда!
В наступившей тишине она слышала, как громко бьется его сердце, но, возможно, то были дальние раскаты приближавшегося грома.
Она еще теснее прижалась к нему, и Мерфи спросил хриплым от еле сдерживаемого волнения голосом:
— Завтрашний день уже настал? Тот день, когда я беру тебя в жены и ты и твои дети станете моими, он уже настал?
— Почти полночь, — тихо рассмеялась она, — тебя это устроит?
Она нежно погладила его губы, с благодарностью думая о своей судьбе, которая сквозь все тернии в конце концов привела ее домой.
Этот дом здесь, рядом с Мерфи.
Он опустил голову, вдыхая запах ее волос, и пробормотал:
— Так, значит, девушка из колледжа может полюбить простого рабочего, да?
Медленно касаясь губами его уха, она ответила:
— Не знаю про девушку, но женщина может точно. Поверь мне, Мерфи, потому что я люблю тебя!
Их губы слились в поцелуе, и, казалось, сердце Фиби прильнуло к сердцу Мерфи…
И вот настал день их свадьбы, с конфетти, хот-догами, гамбургерами и виноградным соком. Они отпраздновали это событие вместе с друзьями во дворе дома Мерфи. День выдался такой жаркий, что новобрачная в очаровательном полупрозрачном платье персикового цвета разгуливала босиком, однако жених был при полном параде: в элегантном светлом льняном костюме. Он практически не выпускал руку своей жены. Маленькая, хрупкая девочка соединила их руки со словами:
— Будьте вместе, и я тоже буду с вами, потому что ты, Мерфи, всегда будешь моим Мерфи!
Серые глаза Мерфи засверкали от еле сдерживаемых слез, но Фиби не стала скрывать своих чувств, и ее слезы свободно полились по щекам, как капли росы с лепестков розы.
А Четвертого Июля, когда все семейство Джонсов с радостным смехом пыталось устроиться на пьедестале, предназначенном для победителя парада, вряд ли кто-нибудь усомнился, что это самая счастливая и любящая семья в мире. Разве что какой-нибудь циник, но циники не посещают такие праздники и не приходят в восторг от старой колымаги, оклеенной пуговицами, монетами, перьями и безголовой Барби.
Блики бледного зимнего солнца сверкали на золотистых лентах, свисавших с изголовья двуспальной кровати Мерфи, на красной и зеленой оберточной бумаге, валявшейся на полу. Кусочек смятой упаковки взлетел наверх, когда огромный пушистый бело-рыжий кот пробежал по полу и вскочил на постель.
— Эй, толстяк, ну-ка поосторожнее, Кинг-Фу!
Следом за котом в спальню вбежала Берд. Мерфи одной рукой обнял Фиби и малыша, а другой, приподнимаясь, погладил урчащего Кинг-Фу. Фиби и сама бы с радостью помурлыкала под ласковой сильной рукой мужа.
Наконец кот решил, что получил свою порцию нежности, и свернулся в ногах постели, устремив немигающий взгляд оранжевых глаз на Мерфи, Фиби, Берд и ребенка.
Мерфи посмотрел на жену и улыбнулся:
— Мне нравится мой рождественский подарок, детка!
— Ты о котором из них? — Фиби подняла повыше маленького Баннистера Мерфи Джонса и погладила руку мужа. — Наверное, о лосьоне для бритья?
— И о нем тоже. — Его улыбка стала шире, и он ближе придвинулся к ней. — Мне чертовски понравились все мои подарки, детка.
— Все-все?
— Ну, один из них, наверное, больше, чем другие.
Его рука погладила ее шею, скользнула ниже, на грудь, и остановилась на щечке малыша.
Баннистер Мерфи Джонс загукал от удовольствия, крошечный кулачок сжал палец Мерфи.
— Иди сюда, Берд! — Серые глаза Мерфи обратились к девочке, которая прыгала в ногах постели.
Она подошла с лентой в руке.
— Я хочу быть нарядной, мой Мерфи. Завяжешь мне бантик?
— Для тебя — все что угодно, малышка!
Он поднял Берд и усадил ее себе на живот. То ощущение счастья, которое охватывало Фиби, когда она смотрела на них, было таким безграничным, что это даже немного пугало ее. Мерфи старательно завязывал волосы Берд в хвостик.
— Ну вот, готово. Я даже могу заплести тебе косички. — Жесткая лента тут же сползла вниз, но он поймал ее и обвязал вокруг головы Берд. — Надо же, не хочет держаться! Ну ничего, попробуем так… Я все для тебя сделаю, моя маленькая Берд!
Девочка кивнула.
— Я так и думала. Но все-таки волновалась!
Фиби знала, что Берд имела в виду вовсе не ленточку. В течение всей беременности она беспокоилась, что будущий ребенок заставит Берд чувствовать себя ненужной, лишенной всей полноты родительского внимания. Однако Мерфи умел развеять ее страхи и волнения. Он, смеясь, сглаживал перепады ее настроения и массировал болевшую спину, но больше всего времени проводил с Берд — много гулял с ней, возил ее в город, и его нежность изливалась на малышку, как щедрый летний солнечный свет.
