На мгновение он остановился у двери, глядя на Минерву. Наконец она решилась спросить:
— Все в порядке?..
Граф протянул к ней руки, и ноги Минервы сами понесли ее к нему.
Его руки обняли ее, а губы склонились к ее губам.
Граф целовал девушку требовательно, настойчиво, почти яростно, пока она не почувствовала, что в сердце ее сошли все звезды с небес, а тело пронизывает лунный свет.
Только когда он поднял голову, Минерва осмелилась посмотреть на него и неуверенно спросила:
— Ты… ты теперь в безопасности… да?
— Да, я спасен, моя храбрая любимая, а теперь скажи, что ты любишь меня.
— Я… я люблю тебя… конечно же, я люблю! — ответила Минерва. — Я не понимала этого… пока не подумала… что тот человек может… убить тебя… а я могу опоздать.
— Но ты появилась вовремя, — ответил граф, — и теперь я могу тебе сказать, что я люблю тебя и никогда, никогда не отпущу!
Минерва не поняла его слов, но граф снова начал целовать ее и целовал до тех пор, пока вся комната не поплыла вокруг них.
Минерве показалось, что они уже не на земле, а в небесах.
Наконец, словно не в силах больше держаться на ногах, граф усадил девушку на диван и сел рядом.
Несколько секунд он просто смотрел на нее, а потом притянул к себе со словами:
— Почему ты сводишь меня с ума? Как смог я найти тебя, когда был абсолютно уверен, что таких нет в целом свете и что я мечтаю о несбыточном?
— Ты… правда любишь меня? — спросила Минерва.
— До сих пор я не любил и не знал любви, дорогая моя, — ответил граф, — но Господь свидетель, как же мне хотелось найти ее!
Минерва немного озадаченно посмотрела на графа, и он добавил:
— Когда я впервые вошел в комнату и увидел тебя с ребенком на руках, я понял, что нашел то, что искал, то, что уже не надеялся найти.
Он прижался губами к ее мягкой коже и продолжал:
— Это долгая история, и однажды я расскажу тебе ее, но дело в том, что, хотя я и богат, у меня никогда не было дома.
— Разве… так может быть? — спросила Минерва.
— Моя мать умерла, когда я был совсем маленьким, — ответил граф. — Отец женился во второй раз, но мачеха невзлюбила меня, особенно когда поняла, что у нее самой детей не будет.
Словно до сих пор чувствуя боль, граф вздохнул и продолжал:
— Я скитался по родственникам, потому что родители вечно путешествовали, а когда они возвращались в Англию, я бывал с ними очень редко.
— Должно быть, ты был… очень несчастен, — тихо проговорила Минерва.
— Я был очень одинок, — ответил граф. — Мне нужен был человек, для которого я значил бы многое, который заботился бы обо мне и любил меня.
Минерва почти увидела его — маленького мальчика, ровесника Дэвида, очень несчастного и одинокого.
— Я люблю тебя! — горячо сказала она. — Но как я буду… заботиться о тебе… и охранять тебя?
— Это очень просто! — произнес граф. — Мы поженимся, причем так быстро, как только сможем!
Минерва посмотрела на него.
— Ты и-вправду… хочешь жениться… на мне?
— Я никогда и ничего так не хотел, — ответил граф. — И я женюсь! Ты не сможешь сбежать от меня, Минерва! Потерять тебя для меня равносильно тому, чтобы потерять руку или ногу!
— А если я… разочарую тебя?
— Быть такого не может!
— Почему?
— Потому что я видел, как ты любишь свою семью, Тони, Дэвида, Люси. Я хочу стать частью этой семьи, чтобы ты любила и меня.
Он говорил очень просто, и Минерва пылко произнесла:
— Я люблю тебя… люблю! Ты для меня — весь мир. Когда я бежала к тебе, то думала, что если ты умрешь… то я тоже умру!
— Моя драгоценная! Дорогая моя! — воскликнул граф. — Ты не умрешь, и мы будем счастливы вместе, так счастливы, что нам позавидует весь мир.
Минерва еще сильнее прижалась к нему.
— А если… если посол снова попытается… попытается… — испуганным голосом произнесла она.
— Он не попытается. Я устрою, чтобы его без скандала выслали из Англии и дали понять, что в этой стране он персона нон грата.
— А тот человек… в которого ты стрелял?
— Официально его обвинят в проникновении в дом с целью кражи. Он хотел убить меня, чтобы украсть что-нибудь ценное.
— Так он… не сможет… повредить тебе?
— Мои слуги уже позаботились об этом. И потом, он слишком слаб от потери крови и еще долго не сможет пользоваться правой рукой.
— Значит… ты спасен! — сказала Минерва, словно желая убедить саму себя.
— Спасен, и не только от убийств, но и от одиночества. Мне так нужна твоя любовь!
Он умолк, а потом тихо добавил:
— Я всегда был одинок, словно в тюрьме, откуда нет спасения, — можно сказать, в темнице, и только ты можешь освободить меня.
— Освободить… любовью? — прошептала Минерва.
— Да, ключ к этой темнице — любовь.
— Я люблю тебя… люблю, — тихо сказала Минерва. — Но если вдруг… когда ты узнаешь меня получше… я покажусь тебе очень скучной… я ведь ничего не знаю о том мире, который вы с Тони так любите. Всю свою жизнь я жила в провинции.
— Но ты путешествовала в своем воображении, и для меня ты всегда будешь богиней мудрости.
Он нежно поцеловал ее и добавил:
— Я очень хочу увезти тебя туда, где ты еще не была, и подарить тебе то, чего ты никогда не имела. Но самое главное, моя будущая женушка, что вместе с тобой мы создадим дом для наших детей и для Тони, Дэвида и Люси, чтобы они никогда не чувствовали себя одинокими и ненужными.
— Ты думаешь… этого будет… достаточно? — спросила Минерва.
Понимая, что это для нее очень важно, граф объяснил:
— Когда мы будем женаты, я объясню тебе, что значит любить, обожать и боготворить тебя так, как я намерен до конца жизни. Ты — то единственное, что я искал, хотя и не верил, что найду.
— Но… ведь красивые леди… такие, как твои гостьи… они любили тебя! — сказала Минерва.
Граф улыбнулся:
— То, что они дарили мне, дорогая моя, совсем не похоже на нашу любовь. Это нечто такое, чем можно наслаждаться очень недолго, но на самом деле такая любовь быстро кончается и не становится частью сердца.
Он прижал девушку к себе и добавил:
— А тебе, дорогая моя, я отдаю не только сердце, но и душу, и хочу получить то же самое от тебя.
— Они уже твои! — ответила Минерва. — Только твои… целиком и полностью… и ты такой добрый, что… в нашем доме будет… очень, очень много счастья.
— Для меня это будет рай! — сказал граф.
Он снова начал целовать ее — лоб, глаза, прямой носик, шелковистую шею.
Минерва задрожала, и, дотрагиваясь до ее губ, граф понял, что разжег в ней пламя, отвечавшее тому огню, что горел в нем.
