Глава четырнадцатая
И вторую ночь Настя провела в лесу. Было холодно, но все же она уснула ненадолго, силы вернулись к ней, и она пошла. Голод терзал ее, но она отгоняла мысли о еде, лихорадочно думала о другом. Беспокоило, правильно ли идет: деревни попадались незнакомые, а расспросить кого-либо она не решалась, хотя и видела не раз людей издали.
После полудня она вышла из леса и увидела одинокий домик. Остановилась и стала наблюдать. Дом оказался жилым, возле него кудахтали куры, лаяла собака. Наконец на крылечке появилась женщина, спустилась по ступенькам и стала глядеть в ту сторону, где стояла Настя, махнула рукой — дескать, не бойся, подойди. И Настя подошла.
— Кто такая? Откуда? — спросила женщина. Она была еще не стара, лет за сорок, в глазах — любопытство.
— Из лагеря сбежала я,— призналась Настя. — Из того, что у села Любони.
— Это такую-то даль по лесам моталась! Проголодалась небось?— Женщина с участием смотрела на нее.
Насте показалось, что она должна помочь, должна показать дорогу, накормить.
— Вторые сутки во рту, кроме ягод, ничего не было. Совсем из сил выбилась...
— А куда путь держишь?
— В Большой Городец. Там родственники у меня.— Она хотела сказать, что там ее мать, но решила не говорить об этом из предосторожности.
— Ой, Городец отсель далеконько. Верст пятнадцать тебе шагать. А на дорожку кой-что дам. Подкрепись малость.
Женщина вынесла несколько вареных картофелин и ломоть хлеба. Настя жадно начала есть...
— Ты здесь не задерживайся,— предупредила хозяйка,— хошь и не кажинный день, все же к нам немцы заглядывают, иногда полицаи. На подозрении наш дом. Все думают, что мы тут партизан укрываем.
— А бывают партизаны?
Женщина подозрительно метнула взгляд на Настю и ответила неопределенно:
— Партизаны в лесу. А лес большой. Где они — ищи-свищи. А ты давай, с богом, иди от греха подальше.
— Спасибо и на этом,— сказала Настя и пошла в сторону леса.
Поев немножко, она быстрей зашагала вдоль дороги. Через полчаса вышла к большаку, из-за кустов стала наблюдать. Дорога была оживленной: по ней шли машины, грузовые и легковые,— на фронт отправлялось подкрепление. Пробежали мотоциклы с колясками, потом прошла санитарная машина. «Нет, надо подальше держаться от этих мест»,— решила Настя и снова зашла в лес. В лесу было спокойней, вроде бы он прочно защищал человека от постороннего глаза.
Настя незаметно для себя заблудилась: солнце скрылось за тучами — и она потеряла ориентир. Потом вышла на просеку и пошла по ней, думая, что эта просека куда-нибудь выведет. Просека привела на другую просеку, поперечную первоначальной. Настя пошла, свернув налево. Потом просека вывела на тропку, и она пошла по этой тропинке, петляющей в густом березнячке.
Не прошла и с полкилометра, как из кустарников выскочил белобрысый парень с автоматом в руках, перегородил дорогу.
— Кто такая? — пробасил парень. — Куда идешь?
Она сразу поняла, что это партизанский патруль. С радостью ответила:
— Своя я, своя!
— Это еще посмотрим, своя ли, чужая,— огрызнулся парень и начальственным голосом приказал: — А ну, давай иди... Проведу тебя куда следует, а там разберутся...
Настя с готовностью подчинилась приказу и покорно пошла. Партизан шагал сзади, и слышно было, как дышал ей в затылок, ствол его автомата касался ее спины, и все же она была счастлива, что наконец-то ее сопровождает не немецкий патруль, а паренек из партизанского отряда. Так шли они с полчаса, потом Настя оглянулась, спросила:
— Далеко еще?
— Не разговаривать! — рявкнул парень и для устрашения щелкнул затвором.
За поворотом встретился второй патруль, партизаны обменялись паролями. С тропинки свернули на другую, еле заметную тропку. Деревья стояли сплошняком, Настя была впереди и не знала, куда идти. Парень подсказывал:
— Направо. Налево. Чуть правей.
Она шла в предвкушении, что вот сейчас объяснится с партизанским начальством, а парень получит взбучку за грубость: ведь нельзя же так помыкать человеком, кричать, словно на врага.
Наконец они пришли. Возле деревьев были понастроены землянки, в одну из них и повел Настю патрульный. В землянке было просторно, за столом сидели
люди в гражданской одежде и о чем-то оживленно разговаривали. Когда патрульный привел Настю, все сразу повернули головы в ее сторону. Пожилой мужчина, сурово оглядев Настю, строго спросил часового:
— Где взял?
Парень ответил и пояснил, что прикидывается «своей».
— Проверим. Отведи ее в особый, к Гурьянову. Он разберется.
Через пару минут она была уже у Гурьянова. Особист был молод, черняв, невысок ростом. Он раскуривал цигарку и что-то оживленно говорил пожилому партизану, затем, посмотрев на Настю, сказал:
— Ты обожди, Прохорыч. Потом все обмозгуем. Сейчас займусь этой девицей.
Мужчина ушел. Гурьянов предложил Насте сесть. Самокрутку погасил и, не глядя на гостью, как бы мимоходом спросил:
— Фамилия?
— Усачева Анастасия.
— Значит, бежали?
— Из лагеря сбежала, из того, что возле деревни Любони.
— А каким образом удалось сбежать?
— Вы что, не верите?
— Нет, почему же. Возможно, было и так. А до этого лагеря где были?
— В тюрьме сидела.
— В какой?
— Известно в какой, в Острогожской.
— За что туда попали?
— Как за что? Работала разведчицей. А у немцев — переводчицей.
— Ну, бросьте, Усачева, сочинять. Вы знаете немецкий язык?
— Если б не знала, не работала бы переводчицей. Меня сам секретарь подпольного райкома Филимонов к ним работать заслал.
— Неужели? — спросил особист таким тоном, что она поняла: он ей не верит. И вдруг стало обидно, горло перехватили спазмы, и она чуть не заплакала.
— Не верите?
— У нас такая работа — приходится во всем сомневаться. — Он помолчал и добавил: — Мне хочется тебе поверить, Усачева, но не имею на то права. Не имею. Надо проверить. А пока проверяем, посиди под арестом.
Она оказалась в небольшой землянке, где стояли самодельный топчан, небольшой столик, чурбан вместо табуретки. У самого потолка светилось небольшое оконце. Здесь она и должна была ждать, пока там, наверху, выясняют, кто она.
Ждала день, другой, третий, а результатов никаких. И лишь через неделю позвал Гурьянов и, предложив сесть, сказал:
— Личность твоя установлена, Усачева. Возвращаться тебе в Острогожск и в Большой Городец нельзя. Будешь пока здесь, в партизанском отряде.
— А оружие когда получу? — спросила она.
