— Да, он надежный человек,— сказал Гурьянов и весело посмотрел на Настю. — С ним работать, может быть, придется. Понимаешь, где?
— Понимаю,— ответила она. — Но когда пойдем и куда?
— Обожди. Потерпи. Все прояснится через недельку-другую.
На этом разговор и закончился. И Настя стала ждать.
А через два дня Пауль ушел с отрядом подрывников. Возглавил группу Константин Капустин, самый отчаянный партизанский командир и разведчик. На его счету было немало успешных вылазок — и почти всегда с малыми потерями.
Боевая группа Константина возвратилась с задания на другой день. Из двенадцати человек шестеро были убиты и двое ранены. Боевое задание не было выполнено. Сам Капустин не вернулся.
Глава пятнадцатая
Поползли слухи, что в партизанский лагерь засланы вражеские лазутчики, виновные в гибели подрывников. Настя заметила, что и на нее стали посматривать с подозрением. Майор улетел на Большую землю, Гурьянов не вызывал. И Паня Кудряшова стала более сдержанной, малоразговорчивой. Загрустил и Пауль: он был явно подавлен неудачей боевой группы Капустина. Дескать, вот появился немец, отправили на боевое задание — опытные партизаны не вернулись, а он жив, целехонек.
Настороженность в какой-то мере оправдывалась. Особый отдел и лично Гурьянов уже обезвредили не одного вражеского лазутчика,— время от времени их засылали к партизанам с различными заданиями. Поэтому все вновь прибывшие в расположение партизанского соединения тщательно проверялись.
Однажды Настя, выйдя из землянки, присела на пенек и задумалась. Совсем недалеко от нее разговаривали молодые парни. Они о чем-то спорили, и Настя прислушалась. Густой басок недовольно бурчал:
— И зачем приголубили немца Ноглера? Ходит везде, приглядывается. Может, шпион к нам заслан. Как думаешь, Иван?
— Гурьянов проверит,— ответил другой партизан.— До всего докопается. Говорят,
антифашист. А кто документы у него проверял? Кто докажет, что он враг Гитлеру? Никто. В душу к нему не заглянешь. Повысмотрит, обнюхает, что да где, и сбежит восвояси. А нас каратели и накроют.
— Простофили, и только. Немец — он и есть немец. Как ни корми — в свою сторону смотрит. А еще появилась расфуфыря, эта Усачева. Говорят, у немцев служила переводчицей. Небось тоже заслана. Шпионит.
— Надо командиру обо всем доложить, чтоб принимали меры.
— Командир — он что? Тут Гурьянов должен в оба глаза смотреть. Доверяет всяким пришлым, а людей колошматят.
Горько было слушать эти слова. Значит, не доверяют, подозревают в чем-то. Что ж, она пойдет к Гурьянову и заявит: «Раз нет доверия — проверьте в бою». И если надо, она докажет на деле. Вот бы Филимонов был рядом, тогда бы все встало на свои места. Уж он-то знает ее, Настю. По его непосредственному заданию работала в Острогожске. Но где он, Филимонов? В бригаде, говорят, и не бывал.
А дни за днями шли. Однажды она разговорилась по душам с Паулем. Говорили долго,
весь вечер. Оказалось, что Пауль хорошо знает русскую литературу. Читал он и Льва Толстого, и Достоевского, и даже Горького. Эти писатели запрещены в Германии, но его
родной дядя, преподаватель в средней школе, имел большую библиотеку, и Пауль брал у него книги. Кроме того, у его отца, коммуниста, были Маркс, Энгельс и Ленин. Пауль познакомился и с этой литературой. Правда, в компартию он не вступил. Перед войной Германская компартия была в глубоком подполье, но Пауль, учась еще в школе, слышал о вожде немецкого рабочего класса Эрнсте Тельмане, который томился в фашистских застенках. Отец Пауля тоже был арестован и сидел в концлагере.
— Когда я попал на Восточный фронт,— сказал Пауль,— то сразу решил перейти на сторону Красной Армии, бороться с фашизмом.
— Теперь тебе предоставлена эта возможность, Пауль.— Настя смотрела ему в глаза и думала: «А сумеешь ли ты поднять на своих руку возмездия?» И ответила сама себе: «Если ненавидишь фашизм, значит, сумеешь».
— Не верят мне. Сомневаются,— отвечал Пауль.— Пошел вот на боевое задание — и неудача. Словно бы виноват. Возьмут ли еще?
— Пойдем вместе,— отвечала Настя. — Я добьюсь, чтобы взяли и тебя и меня на самое опасное задание. Согласен?
— Хоть завтра готов пойти,— соглашался Пауль,— Надоело без дела сидеть. Вроде бы нахлебник, бездельник какой. Не могу так, не привык.
Они встречались почти каждый день. Переговорили о многом. Настя все больше и больше проникалась уважением к Ноглеру и, слушая его, понимала, что не все немцы поддались дурману фашистского околпачивания. Убедившись в искренности Пауля, Настя готова была пойти с ним хоть куда. А Гурьянов их так и не вызывал, словно позабыл, что существуют разведчики Усачева и Ноглер. Решила, наконец, сама пойти к особисту и высказать все, что думает, напрямки.
Гурьянов усадил ее на лавку, начал сам разговор:
— Понимаю, понимаю, надоело сидеть в бездействии. Но потерпите немножко. Получим инструкции сверху и отправим вашу группу на задание.
— Разговоры идут тут всякие,— начала Настя,— не доверяют Ноглеру. Возможно, и ко мне нет доверия. Прошу внести ясность.
— Зачем так ставить вопрос? — Гурьянов смотрел на нее проницательным взглядом, лицо его было каменным, невозмутимым. — А проверяем всех. Без этого нельзя. Не исключена возможность, что к нам могут заслать вражеских агентов. Да и засылали не раз...
— Но ведь я-то не агент. Меня-то проверили!.. Я готова хоть сейчас на самое опасное задание пойти. Хоть с Ноглером, хоть еще с кем...
— Не кипятитесь, Усачева,— начал успокаивать ее Гурьянов. — И Пауль побывает в
деле не раз. Я верю в него. А что там разговорчики всякие — не обращайте внимания.
— Как же так, не обращать, когда я сама слышала. — И она рассказала ему о том, как у землянки отзывались партизаны о ней и о Ноглере.
— Поговорят и бросят, сказано еще не нами: нечего попусту в плешь колотить,— начал отшучиваться особист. — У ребят нервы не железные. Теряют людей. Потому и подозрительность.
— Но ведь мы тоже люди,— не сдавалась Настя. — Я предлагаю сделать налет на лагерь, что возле деревни Любони. Там советские люди томятся. И подружка моя Светлана Степачева там. Перебить охрану и спасти людей. Ждут нас — не дождутся.
— Об этом подумаем,— пообещал Гурьянов,— но сейчас дела есть поважней. Наша задача — деморализовать тылы противника, вести рельсовую войну, а значит, как можно эффективней помогать фронтам. Вот скоро лед тронется и на Ленинградском, и на Волховском...
— Скорей бы,— сказала Настя. — Народ истомился ожиданием. Бьем фашистов и все никак добить не можем.
