всю свою квартиру.
– Да… – стону, запрокинув голову.
На шею обрушиваются ласки, от которых мурашки растекаются по груди. Мочку уха всасывает жадный рот. Все движения моего мужчины становятся резкими и бесконтрольными. Я знаю, чего он хочет. Не хочу сопротивляться. Не могу… только не сейчас. Я слишком этого хочу. С ним. Вместе.
Зажмурившись, цепляюсь за ощущения. За каждый толчок члена внутри себя, за каждую искру под пальцами Руслана, за каждый скупой стон, который сопровождает его приближающийся оргазм.
Опережаю его на секунду.
Как только это происходит, Руслан сжимает меня обеими руками, не выпуская до тех пор, пока через два толчка он не присоединяется ко мне. Это все, что успевает поймать мой мозг, потому что после этого я на десять секунд теряю себя.
С криком взрываюсь, умоляя Чернышова держать меня крепче.
Я все же плачу.
От опустошения и наполненности. От эмоций, которые вырываются из меня с этими слезами.
Прячу лицо в ладони, издавая тихий всхлип.
– Оля… Оленька…
Руслан разворачивает меня к себе. Сжимает руками мою спину. Прячусь на его груди. Он целует мой висок. Он горячий, как печка. Грудь влажная от пота, но я люблю его запах.
– Тссс… – шепчет, вжимая в себя так, что между нами ни единого миллиметра. – Тихо, родная…
Его трясет. Руки то грубые, то нежные. Я люблю его. Люблю…
– Блять… сейчас, подожди…
Отстранившись, открывает нижнюю створку гарнитура и бросает в мусорное ведро презерватив, оставаясь в спущенных джинсах и трусах, которые возвращает на место, дернув за резинку.
– Иди сюда… – снова прижимает к себе, обнимая рукой мои плечи.
Вяло следую за ним, ступая дрожащими ногами на ковер в гостиной. Пока Чернышов достает из ящика под диваном плед, обнимаю себя руками. Руслан заворачивает меня в одеяло и укладывает между своих ног, расположившись в углу дивана.
Водя носом по моей щеке, он делает вдох. Я поднимаюсь и опускаюсь вместе с его грудью, пока его руки кольцом сжимаются вокруг моей. В тишине я могла бы слышать, как из крана капает вода, но, думаю, его сантехника не позволит такому случиться.
Я никогда всерьез не думала о том, сколько женщин у него было после меня. Потому что мне было плевать. И потому что это не мое дело. Я и сейчас не хочу об этом думать. Если бы я хотела, мне бы не стоило вообще пускать его в свою жизнь снова.
С ним я всегда чувствовала себя особенной. И это не изменилось. Вот откуда взялись эти проклятые слезы. Вот их чертов источник.
Глядя на темное окно, говорю сипло:
– Ты не смотрел на меня, не замечал… Что еще я должна была подумать?
– О чем ты?
– О том дне…
Его дыхание шумит надо мной. Откинув голову, он говорит в потолок:
– У меня не было времени даже подрочить. Разумеется, ты должна была подумать то, что подумала.
– Не обвиняй меня, – говорю сдавленно. – Не смей…
Я слышу, как он сглатывает слюну. Молчит. Возможно, он не согласен, но, черт возьми, дело не в этих чертовых презервативах. Мы оба это знаем.
– Я был херовым мужем и отцом. Я это признаю, – говорит устало. – Ты дала это понять еще тогда, когда молотила посуду.
– У меня были причины воображать о тебе любое дерьмо, – выпрямляюсь и выбираюсь из его рук. – С презервативами или без. Я не знала, с кем ты проводишь время в своих командировках или на “рабочих” ужинах, пока я барахтаюсь в детских пеленках.
– Жаль, что ты забыла поделиться этим дерьмом со мной, – он садится, свешивая с колена здоровую руку.
– Только потому, что боялась, – почти выплевываю я. – В отличие от тебя, я боялась тебя потерять.
– Ты охуенно давала это понять.
В его голосе нет ни злости, ни жесткости, но он смотрит на меня так, будто желает, чтобы эти слова просочились в мой мозг и осели там во всем своем смысле. Смотрит спокойно и прямо, заставляя вину расцветать в душе, как долбанный цветок.
Мне тошно.
Отвернувшись, иду на кухню в поисках своего платья. Сбрасываю одеяло и начинаю одеваться.
– Куда ты собралась? – слышу за спиной.
– Домой. Мне нужно подготовиться к завтрашним занятиям.
Спустя пару секунд тишины, я слышу, как “вжикает” собачка по молнии его ширинки. Не хочу мучать себя тем, чтобы смотреть на его голый торс. Я и злюсь, и нет. Я сама не знаю, что чувствую.
– Заедем за Мишей, и я отвезу вас домой.
– Нет… – опустив голову, застегиваю молнию на своем платье. – Не нужно ему видеть нас вместе. Он может надумать чего-нибудь…
– Например? – спрашивает обманчиво спокойно.
– Например, что мы вместе, а это не так.
Молчание за моей спиной густое и говорящее.
Обернувшись, вижу, как Чернышов проводит языком по своим зубам, имитируя глубокую задумчивость.
– Отлично, – кивает. – В твоей концепции я могу отвезти домой тебя? Или ты предпочитаешь вызвать такси?
Я задумываюсь, и это ему не нравится. Не двигаясь, смотрит на меня с чертовым вызовом.
– Отвези меня домой, – развернувшись, ухожу по коридору, чувствуя между ног тянущие признаки того, что в моем теле только что побывал мужчина.
Наши дни
Оля
– У меня впервые в жизни где-то блат, – Машка фонтанирует оптимизмом в ответ на мою новость о том, что нам не нужно искать помещение самим.
Нам его найдут другие люди. Одной проблемой меньше.
Я согласилась. Да, согласилась на его предложение. Даже моей дури не хватит на то, чтобы от него отказаться.
Внутри странное чувство. Дурацкая щекотка оттого, что Руслан почти ничего не спрашивал. Будто он сам прекрасно понимает, что мы ищем, но то, что он выкроил в своем графике время для меня – волнует сильнее, чем я могла бы подумать. Наверное, это наша общая с сыном болезнь – претендовать на время нашего папочки и радоваться, получая его внимание. Мне колоссально трудно сознаться себе в этом, но это так. И судя по всему, это не лечится, раз спустя три года ничего не изменилось.
– Что ты сделала, колись? – Машка довольно отпивает из кружки ароматный чай, сидя напротив меня за ресторанным столиком. – Минет? – хихикает. – Знаешь, чтобы ты ему не сделала, я это одобряю.
Прыснув собственным чаем, краснею, как школьница.
Кажется, мои губы до сих пор горят после прощального поцелуя, которым вчера меня наградил господин Чернышов. Мне не девятнадцать, но я с трудом могу сосредоточиться на учебном плане, который мы с Машей должны обсудить.
– У
