На мужской половине мозаика изображала батальную сцену: беспорядочное смешение коней, воинов и копий. Напротив — там, где стояла Джемма, — дно украшала иная картина: римлянки занимались рукоделием и слушали игру арфиста.
Джемма улыбнулась, сняла пелерину и бросила на скамейку. Оказалось, что герцогиня одета значительно проще, чем обычно: в скромное платье со шнуровкой не на спине, а спереди, на груди. Она принялась методично развязывать тесемки, а Элайдже оставалось лишь смотреть и держать себя в руках.
— Мы… мы будем купаться?
Она кивнула и строго подняла пальчик.
— Причем отдельно, как и положено в святом месте.
Он растерянно оглянулся.
— В святом?
— Да, в храме, посвященном Аполлону, древнему богу медицины.
— Но как же тебе удалось узнать о существовании этого места?
Герцог никак не ожидал, что утонченная светская дама способна не только заинтересоваться античными развалинами, но и стать в них своей. Яркие плитки сверкали под водой подобно разноцветной рыбьей чешуе, а пар поднимался в прохладном весеннем воздухе и создавал легкий ажурный занавес.
— Каким образом нагревается вода? Когда и как ты впервые здесь оказалась? Что это за человек и где он сейчас? — Вопросов накопилось множество.
— Внизу, следит за огнем. — Джемма ответила лишь на последний.
Впрочем, все остальные уже утратили актуальность, так как Джемма наконец справилась со шнуровкой и легко выскользнула из платья. Оказалось, что на ней нет ни корсета, ни жесткого кринолина, и даже нижние юбки куда-то исчезли. Сейчас она стояла в одной прозрачной сорочке, и сквозь туман просвечивали длинные ноги, стройные округлые бедра, изящный изгиб талии, заманчивый пышный бюст.
— Джемма, — чужим, хриплым голосом позвал герцог.
Она подняла руки и принялась вытаскивать из волос шпильки. И вот сияющая золотая волна накрыла плечи и спину. Самая прекрасная женщина на свете! Разве можно представить образ более совершенный? Сам Аполлон сгорел бы от страсти…
Вожделение нахлынуло неумолимо, а вслед за ним пришло осознание упущенных возможностей. Да, эта восхитительная женщина принадлежит ему. Она — его жена, его герцогиня, а он оставил ее в одиночестве, лишив любви, ласки и нежности.
Элайджа сорвал парик, сбросил камзол и, не глядя, швырнул за спину, на скамью. Начал снимать через голову рубашку…
Джемма стояла неподвижно и с интересом наблюдала. Герцог на миг замер со скрещенными над головой руками.
— А что, обязательно оставаться на своей половине? — осведомился он и посмотрел вниз, пытаясь объективно оценить достоинства собственной фигуры. Что ж, яростные схватки в боксерском клубе не только помогали выпустить пар после бесконечных заседаний, но и поддерживали в тонусе мускулатуру.
А главное… кажется, зрелище доставляло Джемме удовольствие. Герцог медленно наклонился и снял башмаки.
— Я должен раздеться полностью?
Джемма кивнула.
— Снять с себя все?
Она нервно откашлялась. Черт возьми, до чего же здорово!
— Все, — последовал решительный ответ.
— А ты?
Джемма взглянула на себя так, словно забыла о существовании собственного тела.
— Я хочу остаться в сорочке, — ответила она и снова посмотрела на мужа.
— Тогда мне можно остаться в белье.
Продолжая смотреть ей в глаза, он расстегнул верхнюю пуговицу широкого пояса. Долгие годы брака гарантировали кое-какие приятные обстоятельства. Например, оба давным-давно утратили девственность.
— А ты изменился! — неожиданно произнесла Джемма.
Он лениво расстегнул еще одну пуговицу.
— И как же именно?
Она начертила в воздухе сложную линию.
— Я помню твое тело. Знаю тебя. Да, годами чувствовала рядом твои плечи, твои бедра.
На миг вожделение остыло, уступив место сожалению.
— Господи, какой же я…
Она не позволила договорить.
— Но теперь ты стал таким… таким большим и сильным. Плечи. Рост. Наверное…
Приступ раскаяния отступил, и Элайджа радостно рассмеялся: искреннее удивление в голосе, румянец желания на щеках, заинтересованный взгляд — все казалось необыкновенно приятным.
Он расстегнул последнюю, четвертую пуговицу.
— Не хочешь ли узнать продолжение истории?
— Можешь раздеться, — королевским тоном разрешила Джемма. За легкой дымкой пара она казалась воздушной нимфой, едва прикрытой прозрачным батистом.
Элайджа дождался, когда туман рассеется, чтобы от заинтересованного взгляда не ускользнуло ни одно движение. Потом неторопливо снял чулки и повернулся спиной.
Джемма что-то невнятно пробормотала, и он снова встал к ней лицом, все еще придерживая бриджи.
— Ты что-то сказала?
— Нет. — Она рассмеялась, однако смех не смог скрыть прилива желания.
Элайджа стоял с чуть приспущенными панталонами, отлично сознавая, что они предательски топорщатся. Знал он и то, что мужским оснащением природа его не обидела.
— Не медли, — окликнула его Джемма, и хрипловатый, чувственный голос разбудил нового, незнакомого Элайджу.
Он по-хозяйски осмотрел жену с ног до головы, чуть помедлив на груди, и спустил бриджи вместе с нижним бельем. Отбросив одежду в сторону, Элайджа замер.
Герцогиня молча отвела взгляд и принялась осторожно пробовать ногой воду.
— Надеюсь, ты не собираешься купаться в рубашке?
Разумеется, замечание осталось без внимания. Джемма всегда отличалась умением не замечать советов, если они противоречили ее желаниям. Вот и сейчас Элайдже оставалось лишь восхищенно наблюдать, как просвечивают сквозь тонкую ткань очертания фигуры, как сияет кожа, как льнет к ногам намокший подол.
К сожалению, она присела на ступеньку и по пояс скрылась в воде. Кончики длинных волос сразу намокли.
Элайджа тоже вошел в бассейн — со своей стороны. Теплая, словно в детской ванночке, вода приятно обволакивала. К несчастью, вожделение достигло такого накала, что малейший всплеск доводил до исступления.
— Джемма, — хрипло позвал он.
— Да? — Она сидела, прикрыв глаза, слегка откинувшись и прислонившись спиной к верхней ступеньке. Сорочка намокла и уже не таила секретов. Длинные стройные ноги погрузились в прозрачную глубину. Картина привела бы в смятение даже самого хладнокровного зрителя.
Вода плескалась у груди.
— Итак, ты остаешься на своей территории, а я на своей, — подытожил Элайджа.
— Да.
— Но ведь я приехал сюда, чтобы лучше тебя узнать.
Она открыла глаза и взглянула с выражением, которое ради блага человечества следовало бы объявить вне закона.
