— Здравствуй, Леон.
Крис затворила дверь кабинета директора и пошла через холл, машинально отвечая на приветствия детей и других учителей. Но думала она о другом.
Она приняла решение. Она сообщила директору, что в ближайшее время собирается уйти из школы. А утром сказала Доре, что к лету уедет вместе с детьми. Когда Дора спросила, куда это она собралась, Крис сказала, что не знает. Может быть, куда-нибудь к морю.
Дора сперва недоумевала, потом долго сердилась, потом плакала. Крис тоже плакала и говорила пожилой свекрови, что, куда бы они ни переехали, они всегда будут ей рады. Дора говорила, что Крис вернулась из Лос-Анджелеса другим человеком, и Крис признала, что так оно и есть. Месяц тому назад она свалила со своих плеч груз мучивших ее долгие годы тайн и посмотрела на окружающий мир другими глазами.
И еще она влюбилась, но это пока на ее жизнь не влияло.
От Ивена не было ни слуху ни духу. По ночам Крис плакала в подушку. Как он там? Что с ним? И увидит ли она его?
Она вышла во двор. Повсюду бегали, играли, смеялись ребятишки. Она любила детей, ей нравилось учить их — и она была хорошей учительницей. Куда бы она ни поехала, она и там будет учительницей.
Зазвенел звонок, возвещая конец утренней перемены. Ребята бросились к школе — небольшому кирпичному зданию.
— Хэлло, миссис Макконнел!
— Хэлло, Билли.
— Здрасьте, миссис Макконнел.
— Здравствуйте, девочки.
Через пару минут двор опустел. У Крис сейчас не было урока, и она решила не возвращаться в учительскую, а побыть в опустевшем школьном дворе.
Она села на качели. Ветер гонял по двору опавшие листья. Крис поддала лист ногой. День был ветреный и пасмурный. Хорошо, что она надела сегодня пальто! Крис прикрыла глаза и стала раскачиваться, подняв лицо к небу. Пахло яблоками. Это напомнило ей, что скоро День Благодарения. Где-то она будет его встречать на будущий год?
— Хэлло, миссис Макконнел.
Сердце подскочило, потом забилось быстро-быстро. Она подняла голову — и увидела знакомые глаза цвета морской воды. Морщинки у глаз и на лбу как будто слегка разгладились — наверное, от холода. И выражение лица у Ивена было теперь другое. Не такое замкнутое.
Одет он был как обычно: линялые джинсы, высокие ботинки. Поверх тенниски была наброшена ветровка нараспашку — единственная уступка погоде. Волосы, как всегда, нестриженые, еще более длинные и лохматые, чем обычно. И, разумеется, он был все так же великолепен и привлекателен.
Сердце неистово колотилось, ей показалось, что его удары слышны далеко вокруг, как набат. Крис попыталась унять возбуждение, охватившее ее при виде Ивена.
— Нельзя же так пугать человека! — улыбнулась она. — А если бы я свалилась?
— Ничего, дети каждый день падают с качелей. Большинство остаются в живых.
— У них упругие кости.
— Давай проверим, какие они у тебя!
И она надеялась забыть этого человека? Какая же она дура!
— Чур, не пищать! — лукаво усмехнулся Ивен и зашел сзади. — Держись!
Он отвел качели назад и толкнул. Крис взвизгнула. Ивен снова толкнул ее и раскачал высоко-высоко, как в детстве.
— Марла в фильме снимается, — рассказывал Ивен, раскачивая качели. — В кино, а не на телевидении. Она играет Гвен во «Втором порыве».
Крис раскачивалась все выше и выше, охваченная ощущением свободы и восторга.
— Я читала эту книгу. Книга так себе, но роль для нее вполне подходит.
— Она тоже так думает. — Ивен говорил громко, а то бы она его не расслышала: в ушах свистел ветер. — Она прямо стонет от счастья!
— Ага, даже здесь слышно!
Ивен подошел к качелям сбоку, оперся рукой на металлическую опору и смотрел, как Крис качается.
— Я закончил сценарий.
— Как быстро! — Крис громко рассмеялась, пролетая мимо него. «Еще чуть повыше — и я взлечу!» — подумала она.
— Но снимать его не будут.
— Это почему? — Крис перестала раскачиваться, и движение качелей замедлилось.
— Понимаешь, для большинства актеров работа на телевидении — это что-то второстепенное. Они все стараются прорваться в настоящий кинематограф. Марла прорвалась, так что теперь ей не до твоей истории. А к тому времени, когда закончатся съемки этого фильма, пройдет уже год и твоя история устареет.
Крис остановила качели. Странно, но новости Ивена почему-то вызвали в ней противоречивые чувства.
Ивен присел на качели рядом с ней.
— Я думал, ты обрадуешься.
— Да нет, я рада, конечно. Я с самого начала не хотела, чтобы обо мне снимали фильм. А деньги я все равно уже получила. Но ведь на это потрачено столько времени… Ты писал, старался, а теперь все это коту под хвост.
— В первый раз, что ли! — пожал плечами Ивен. — А сценарий вышел хороший. Я тебе как-нибудь дам почитать.
— Спасибо.
— Я думал, ты вздохнешь с облегчением. Ты ведь так боялась, что кто-нибудь докопается до твоего прошлого…
— Ты знаешь, я уже не боюсь. Я, конечно, натворила много глупостей, ну и что? Я ведь тогда была еще девчонкой. — Она улыбнулась. — Ты знаешь, я наконец успокоилась.
— Ну и слава Богу. А Брайану с Лизой ты рассказывала?
— Кое-что. То, что они могут понять. Подрастут — расскажу остальное.
Она прислонилась головой к цепи, на которой были подвешены качели, и посмотрела на Ивена. Господи, как же хорошо, что он приехал!
— Ну ладно, что это мы все обо мне да обо мне, — сказала она. — Та сам-то как?
— Одиноко мне.
— Да, я понимаю.
Он улыбнулся ей — не как обычно, словно нехотя, а открыто, почти по-детски. Раньше с ним такого не бывало.
— Здравствуй, — тихо сказал он.
— Здравствуй.
Ивен протянул руку и погладил Крис по щеке, потом снова уронил руку на колени. Кожа у нее была нежная, как персик.
— Ты знаешь, пока я писал сценарий, со мной начали твориться странные вещи.
— Какие?
— Что-то вроде… Преображения, что ли. Понимаешь, я писал историю запуганной, одинокой женщины, которая при этом была невероятно храброй. Я имею в виду не тот вечер, когда ей приставили дуло к виску, — это началось раньше. У нее не было ничего — совсем ничего: ни имени, ни семьи, ни помощи, ни любви, — и ей все же удалось стать замечательным человеком. Она окончила колледж, нашла хорошую работу, родила двоих детей. У нее есть свои принципы и ценности, чувство чести и собственного достоинства и неугасимая жизнерадостность. Вот эта женщина и стала моим героем.
Крис покраснела, замахала руками.
— Ивен, замолчи, не надо!
Но Ивен молчать не собирался. Это было слишком важно, чтобы заботиться о ложной скромности.
