глаза, а как только Ганс уехал, выгнала Нору на улицу, сказав, что не намерена терпеть у себя в доме «большевистскую заразу». В полном соответствии с плакатами на улицах: «Защитим Францию от большевизма».
Приютил Нору консьерж дома напротив. Он же помог найти работу в столовой для немецких солдат. Там Нора узнала другой Париж. Который боролся и сопротивлялся. В августе 44-го она была вместе с этим, другим Парижем, когда он вышел на баррикады.
Но какое это имело значение, когда вдова профессора скривила презрительно губы и пальцем указала на нее группе молодых людей:
– Вон та девица спала с немецким майором.
Раздался свист, крики:
– Лови бошевскую проститутку, раздевай, брей голову…
Она побежала, они следом. Число «загонщиков» возрастало, они легко могли бы догнать ее, но не хотели, чтобы все закончилось слишком быстро. Она поняла это и побежала к Сене, надеясь оборвать эту гонку раз и навсегда. Крики за спиной вдруг стихли: дорогу толпе преградил молодой американский лейтенант на мотоцикле.
Майкл посадил Нору в коляску мотоцикла и забрал девичье сердце, взамен расставшись со своим. Он увез ее в Америку, они поженились, хотя семья была не в восторге от русской невестки, а когда маккартизм набрал силу, потребовала, чтобы Майкл развелся.
Майкл отказался, заплатив за упрямство потерей наследства, перешедшего к младшему брату.
Они оба работали, растили сыновей, Майкл сумел открыть небольшую юридическую контору… Каждый год, в мамин день рождения, она писала письма в Россию, но Майкл уговаривал не отправлять их, убеждая, что, если семья ее жива, у них могут быть неприятности, вызванные письмами из-за границы. О том, какими именно эти неприятности бывают – она знала.
Но однажды все-таки пришло время, когда Майкл сказал:
– Пожалуй, можно попробовать. Напиши.
Ответ пришел через полтора года. О чем-то в письмах не договаривали, но она знала главное: живы.
А когда и у отца стал неразборчивым почерк, и начал писать Руслан, твердо решила: поедет. Майкл и сыновья отговаривали. Твердили:
– Тебя могут не выпустить обратно.
Она вздыхала:
– Значит, судьба.
И упорно собирала документы, ездила в посольство, добиваясь разрешения.
***
Резкий звонок в дверь. Как странно, оказывается, он все-таки заснул. И уже утро. Или даже день? Слышно, как Руслан пошел открывать.
Это невозможно. Этот голос он узнает из тысячи других, но этого все равно не может быть. И все-таки:
– Мама!
С Зиночкиной кровати донесся шепот:
– Нора, – и вздох облегчения.
Нора подошла к нему, села рядом, взяла пожелтевшую, исхудавшую руку в свою:
– Папа, мамы больше нет. Я не успела.
– Не плачь, Бельчонок. Ты успела. Мама очень ждала тебя, и, дождавшись, ушла со спокойной душой. Не беспокойся, я не оставлю ее одну. Догоню, и мы будем вместе. Поцелуй Руслана, я уже не успеваю.
Он произнес это очень четко, разборчиво и закрыл глаза.
***
Девчонка в розовом ситцевом платьице с длинными тонкими косицами выбежала со двора и ворвалась в комнату с криком:
– Мам! Я видела: из окна Поповых вылетело два облачка один за другим. Вот прямо сейчас. Такие легкие, прозрачные.
– Тебе показалось.
Мама со вздохом отвернулась от дочки, шепнула:
– Отмучились.
И, перекрестившись, добавила:
– Прими, Господи, их души.
Как живете, господа?
1
– Полина, вас к телефону, – начальница поджала тонкие губы, демонстрируя неодобрение.
Девчушка с копной рыжих кудряшек на голове, одергивая коротенькое платьице, подскочила к телефону. Зашептала в трубку, прикрывая ладошкой микрофон:
– Люся? Подожди, перезвоню.
Пару минут, словно нахохлившийся воробышек, посидела за слишком большим для нее письменным столом, переложила с места на место несколько бумажек и, выскользнув за дверь с табличкой «Отдел кадров», стремглав понеслась к телефону-автомату, висевшему у входа в НИИ
– Люсь, я же просила не звонить на работу. Опять Аделаида выговаривать будет.
– Не сердись, Полька, плохо мне.
– Что на этот раз?
– Залетела я, Полька, – в трубке раздались звуки, подозрительно напоминающие всхлипывания.
– Ничего себе, вот так сходила в поход, – Полина поежилась, пытаясь уложить в голове услышанное. – Сереге сказала?
– Говорит: «Давай поженимся».
– Ну? И что тогда?
– Некрасивый он.
– Люсь, ты меня прости, это глупо. Мама всегда повторяет: «С лица воду не пить».
– Ну да… Твоя мама себе вон какого красавца отхватила. Весь поселок завидует.
Девчонки помолчали.
– Что ты понимаешь, – вздохнула Полина, – красивый бабник – чужой муж. Оно тебе надо?
Аделаида Марковна, пристроив на работу дочку бывшей соседки, следила не только за тем, как худенькая сероглазая вчерашняя школьница справляется со служебными обязанностями, но и наставляла: в жизни есть многое, о чем девчонка с рабочей окраины не подозревает. Хочешь жить по-другому, не так, как мама с папой – для начала получи образование.
Вот и сейчас, укоризненно наблюдая, как молодая сотрудница протискивается в щелочку двери, не преминула заметить:
– Вам, Полина, в свободное время надо готовиться в техникум поступать, а не по улицам бегать.
– Да, Аделаида Марковна, я готовлюсь, – покорно кивнула Поля.
Выросла Поля на городской окраине, в небольшом домике с подслеповатыми окнами, вечно протекающей крышей и водопроводной колонкой на улице. Отец, широкоплечий красавец с пышным русым чубом, ресницами в пол-лица и ясными серыми глазами заботой о хозяйстве себя не утруждал. Бабушка, мама и она, Поля, изо всех сил тянули на себе не только огород и мелкую живность, но и непрерывный ремонт дома, пьяные загулы и бесконечные похождения отца то уходящего из семьи, то возвращающегося к безропотно ожидающей жене.
С детских лет Поля жалела маму, но мечтала совсем о другой жизни. Аделаида Марковна могла сколько угодно говорить о необходимости учиться; сама она вырвалась с окраины, выйдя замуж за немолодого вдовца, который и учиться на вечернее отделение ее пристроил, и с устройством на работу после института помог. Поля хотела того же. Ей не нужны ровесники-мальчишки, живущие по соседству, которые будут напиваться так же, как их родители; она мечтала о положительном, интеллигентном мужчине, который, словно принц из сказки, решит все ее проблемы. Научно-исследовательский институт, куда Полину по знакомству приняли на работу, был верным шансом: с точки зрения Поли, «положительных и интеллигентных» здесь хватало.
2
Павел стеснялся своей субтильной фигуры при слишком высоком росте, длинных рук, сутулой спины, и ни в какую любовь с первого взгляда не верил. Тем невероятнее было то, что обрушилось на него словно стихийное бедствие.
Толпа студентов не ворвалась, а буквально «ввинтилась» в узкую дверь троллейбуса, мгновенно заполнив салон. Высокий парнишка в черной водолазке на весь троллейбус хвастался удачей: купил пластиночку за 60 копеек с песнями Мирей Матье. Сыпались иностранные названия песен, имена Азнавура, Синатры … То, что Павлу эти имена ни о чем не говорили, почему-то раздражало. Но когда девушка, стоящая рядом, тихонько, едва шевеля губами, напела: «Жетэмэ, жетэмэ, жетэмэ, жетэмэ!», – Павел с удивлением узнал мелодию, которую совсем недавно слышал в понравившемся ему фильме «Городской романс».
Возле дверей образовалась давка, девушку с прямой челкой над веселыми карими глазами прижали к Павлу так, что перехватило дыхание. Она не уступала ему
