ростом; пухлые, чуть тронутые помадой губы очутились настолько близко, что невозможно было удержаться от поцелуя.
Павел никогда так не вел себя с незнакомыми девушками. Это было наваждение, от которого он очнулся лишь у себя в комнате. Девушка спала на боку, поджав ноги в коленках и доверчиво положив голову ему на грудь. Разметавшиеся волосы щекотали подбородок, а он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть сказку.
Павел не знал и боялся задумываться о том, почему Аня согласилась пойти к нему, и вообще, что это было… Ему все время хотелось ее фотографировать. Когда на нее падал солнечный свет, пробивавшийся сквозь давно немытые окна, от лица с монгольскими скулами шло слабое свечение; когда текли по лицу и телу струйки воды в душе, кожа казалась прозрачно-матовой и соперничала с нежными розовыми лепестками. Она улыбалась, размахивала руками, оживленно что-то рассказывала, замирала, слушая своего Синатру, пластинку с песнями которого принесла в первый же вечер, и в каждое мгновение становилась другой, еще непостижимее чем минуту назад. У нее был только один недостаток: она не любила фотографироваться, смеялась:
– Найди рукам другое применение, – и он откладывал аппарат.
Когда Аня уходила, Павел закрывался в ванной, включал красный фонарь и печатал фотографии. Камера у него была довольно примитивная, но он был профессионалом и знал, какие чудеса можно творить с помощью выдержки и диафрагмы.
Однажды Павел сфотографировал ее спящую. Теплый нагой комочек, свернувшийся калачиком, с двумя ладошками под щекой, озаренный светом ночника. Почему она рассердилась? Разорвала фотографию и ушла. Он-то знал, что это была самая лучшая фотография из всех, которые он до сих делал. Та самая профессиональная удача, которая даже к избранным приходит нечасто. А он всего лишь простой фотограф, не гений, ему лишь случайно повезло…
Нет, она не для него – этот экзотический цветок. Зачем обманывать себя? Слишком она ярка, слишком красива эта будущая звезда журналистики.
– But the dream was too much for you to hold 1, – пропел напоследок Синатра с пластинки.
Павел жил, стараясь не вспоминать руки и тело той, чьи фотографии уничтожил. Твердил про себя: «Жизнь – будни, а не ежедневные праздники, нельзя хотеть невозможного».
Вот девчоночка из отдела кадров на него посматривает. Почему бы и нет? И плевать, что большая разница в возрасте. У него есть свои плюсы: от родителей осталась квартира в центре города, а для юной любительницы красоты это что-то да значит…
Павел улыбнулся, вспомнив, знакомство с Полиной. Несколько человек из института послали в подшефный колхоз: подготовить помещение для заезда сотрудников. Барак есть барак, что там готовить? Другие женщины пару раз взмахнули тряпкой и успокоились, а эта пигалица, присев на корточки, так старательно соскабливала цемент с пола в умывальнике, что, можно подумать, собиралась прожить в этом умывальнике всю жизнь.
– Хватит уже, – не выдержал Павел. Хотелось быстрее закончить все и уехать в город, воспользоваться образовавшимся свободным временем.
Девчоночка подняла голову, тыльной стороной ладошки откинула рыжие кудри с потного лба и удивленно взглянула серыми глазами:
– Так ведь некрасиво, а здесь люди жить будут.
– Ну, если ты так заботишься о красоте, ладно, давай вместе, – Павел наклонился, чтобы взять скребок, и они стукнулись лбами.
– Вот так познакомились…
Как-то сразу они почувствовали: каждый может дать другому то, чего ему не хватает. Не так много, но и не мало. Почти сразу родила Поля двух мальчишек – погодков, со свойственной ей тщательностью занялась превращением холостяцкой квартиры Павла в уютный дом. Она умела делать чудеса из ничего: из разбитой тарелки получался эксклюзивный горшок для цветов, из лоскутов – абажур и занавески на кухню, из детских ползунков – замечательный жираф, с которым мальчишки не хотели расставаться. Вот только на техникум махнула рукой: стало не до учебы. Павел в свободное время занимался фотографией, посылал свои работы в журналы, иногда их печатали, и тогда Полина гордилась мужем.
3
В прихожей долго звонил телефон. Пока Полина, вытирая руки, собралась из кухни подбежать к нему, что-то загрохотало за стеной.
Забыв про телефонный звонок, Поля распахнула дверь в комнату и остановилась, ошеломленная: похоже, на их комнату пришелся эпицентр землетрясения. Альбомы, которые Павел покупал с каждой зарплаты, и к которым не разрешал никому прикасаться, валяются на полу… Эрмитаж, Третьяковка, Лувр… На освободившееся место в книжные полки залезли сыновья. Младший, Петенька, в нижнюю; Ваня, судя по всему, пытался залезть повыше, но не удержался и полка вместе с ним оборвалась. Осколки стекла засыпали обоих мальчишек, со страху поднявших жуткий рев.
– Что вы здесь натворили?
– Мы гусеницами были, а полка – наш кокон, нам пора в бабочки превращаться, вот мы и стали из них вылезать. Ну, не удачно немного, – белобрысые мальчишки, похожие на отца как две капли воды, одновременно вытерли слезы кулачками и шмыгнули носами.
– Поль, я тебе уже третий раз звоню, а ты все трубку не снимаешь.
– Да у меня здесь гусеницы в бабочек превращались.
– Ты еще и юным натуралистом подрабатываешь? Я чего звоню: Полька, давайте вместе на море съездим? Можно дикарями, это недорого.
– Нет, Люсь, мы не можем. Веник в ванной возьмите, – Полина пыталась разговаривать по телефону и контролировать процесс уборки комнаты.
– Павел не захочет? Он у тебя совсем нелюдимый какой-то, – Люся знала способность подруги заниматься несколькими делами одновременно и то, что не вписывалось в контекст разговора, легко отбрасывала.
– Ты смеяться будешь. Мы козу купили. Мальчикам козье молоко хорошо, сама знаешь, они у нас слабенькие. А коза с норовом.
– Что эти слабенькие сейчас натворили?
– Сорвали книжную полку со стены, стекло разбили, альбомы Павла на пол побросали, – начала перечислять прегрешения мальчишек Полина.
– На балкон выставила?
– Детей? – расхохоталась Полина, – они только об этом и мечтают.
– Козу!
– Да нет, отвезли маме в поселок. Альпинистка попалась: только спустишь с привязи, по поленнице на крышу сарая запрыгивает и давай ветки ивы над сараем объедать. А потом морду к небу поднимет, бородой трясет: «Ме-е-е, ме-е-е». Мама выйдет во двор, ругает ее, кулаками трясет; Маруська наша помолчит, выслушает и опять: «Ме-е-е, ме-е-е». Павел фотографию сделал, «Зарница» называется. На фоне заката петух глаза выпучил, клюв раскрыл так, что не только горло, но и желудок видно – кукарекает, рядом Ванька наш с барабаном на шее, в руках палочки, и коза на крыше задрала вверх голову, бороду отставила, блеет. Первое место на конкурсе дали.
– Доит-то кто?
– Да я и езжу каждый день, больше она никого не подпускает.
– Сил сколько на это надо, Полька.
– Ничего, справляюсь. Вернетесь с моря, привози свою Марийку к нам. Молоком отпоим перед школой.
4
– Да, Сережа. Что?! Легла, обняла Марийку и не проснулась?! Никто не знал, что сердце больное…
Мы с Павлом едем к вам, конечно, заберем Марийку, отвезем
