5
Черной тучей налетели девяностые годы, придавили. Аделаида Марковна заблаговременно, проявив смекалку и предусмотрительность, перешла на работу в Банк, прихватив с собой и безотказную Полю. Везение невероятное: НИИ приказал долго жить, найти работу по специальности Павлу не удавалось.
Как бы ни ничтожна была должность Поли в Банке, это было больше, чем получали инженеры, учителя, врачи в те годы. Но и этих денег не хватало: мальчишки заканчивали школу; надо было одеть, обуть, накормить. Отец с бабушкой скоропостижно ушли один за другим, мать Поли почти полностью потеряла зрение, и Поля разрывалась между семьей и мамой, которая категорически отказывалась переезжать из своего домика, а оставлять ее без присмотра было нельзя.
В дверь постучали. Опять она забыла сказать Павлу, что надо починить звонок. Поля вздохнула: совсем они перестали разговаривать. Павел красноречием и в молодости не отличался, а с течением семейной жизни, беседы их становились все короче и короче. Оно и ладно: дома тихо, спокойно, без скандалов. Если надо, она несколько раз переспросит и подождет, пока он ответит: уважала характер.
Конечно, тяжело Павлу: одноклассник предложил поработать оператором котельной в рабочем поселке за городом. Смена 12 часов, плюс на дорогу в одну сторону – полтора. Приходит домой – падает от усталости. Но гнетет его другое, да так сильно, что и на несколько ничего не значащих слов сил уже не хватает.
– Молодец, что пришла.
Поля с радостью разглядывала стоящую в дверях Марийку. Жаль, Люся не видит, какой красавицей становится девочка. Статная, с высокой грудью, ярко-синими глазами с поволокой, в свои семнадцать она притягивала взгляды и ровесников, и взрослых мужчин.
– Смотри, как мальчишки за тобой соскучились. Иван, Петр, дайте Марийке хоть раздеться, потом своими тайнами делиться будете. Как ты, моя девочка? – обняла и вздрогнула от прорвавшегося в голосе горя.
– Тетя Поля, можно я с вами жить буду? Папа хочет квартиру продать. Я во всем – во всем помогать стану, правда-правда. Ну, не могу я уехать от мамы, – не удержалась, заплакала.
Полина опустилась на скамейку в прихожей, притянула Марийку к себе:
– Все-таки собрался уезжать Сергей? Не осуждай отца, девочка. Он еще не стар. Встретил женщину – пусть будет счастлив.
– Пусть, тетя Поля, только я мамину могилу без присмотра не оставлю.
Марийка помолчала, потом подняла лучистые глаза:
– Тетя Поля, скажи мне, что это за счастье такое, которое все ищут и без которого жить не хотят? У тебя оно было?
Полина отвела взгляд. Ответить и не солгать?
– Знаешь, Марийка, я даже думать себе об этом не позволяла… Не плачь, я поговорю с твоим папой. Злиться, конечно, будут, и он, и новая жена его, но против твоей воли тебя никто не увезет за границу.
7
В распахнувшуюся дверь котельной пытаются одновременно протиснуться двое мужчин с непонятными предметами в руках. Высокая женщина в расстегнутой дубленке и с непокрытой головой, словно на улице – не минус двадцать, задерживается на пороге, оглядывая помещение.
– Что за делегация? – оборачивается от котла очень немолодая грузная женщина в стеганой безрукавке, со вздохом облегчения распрямляясь и опираясь на лопату.
– Неграмотные? С той стороны двери написано: посторонним вход воспрещен.
– Не пугайтесь, не пугайтесь. Гавриловна у нас лишь с виду сердитая, на самом деле – добрейшей души человек, – запричитал невидимый за спиной незнакомки мастер, – принимайте гостей, бабоньки, телевидение к вам пожаловало.
– И что из того, что телевидение? Правила безопасности для всех одни, – поддержала Гавриловну женщина чуть помоложе, безостановочно нагружая горячий, еще дымящийся шлак в тачку.
– Пожалуйста, не сердитесь, мы не отнимем у вас много времени, давайте знакомиться.
Гостья, пристрив дубленку на крючок, где висели рабочие халаты, встряхнула головой, отбрасывая пышную каштановую челку с глаз, заглянула в топку котла, засмеялась:
– Тепло у вас. Меня зовут Анна Ляхнович. Мы снимаем цикл передач под названием «Как живете, господа?». Николай Петрович, – она обернулась и слегка поклонилась мастеру котельной, – уверяет, что таких героев как вы, нам нигде больше не найти.
– Ну уж, Петрович скажет, – женщины заулыбались, польщенные. – Предупредили бы: мы бы марафет навели, губы подкрасили, да эти старые безрукавки выбросили. Давно тебе говорим, Петрович, новую спецодежду заказывать нужно. Для телевидения-то…
Спутники телеведущей, негромко переговариваясь между собой, деловито устанавливали на штативе освещение, снимали общие планы: четыре котла, термометры, дрожащие стрелки манометров, обшарпанные стены да ситцевые занавески с цветочками на окнах, явно выбивающиеся из казенной обстановки.
– Я видела вашу передачу, – вдруг обрадовалась Гавриловна. – Это ведь вы в прошлое воскресенье про ученых рассказывали? Которые семь долларов получают, а все равно наукой занимаются и на работу ходят. Не очень они что-то на господ похожи.
– Теперь время такое, что все бывшие товарищи – господами стали. Ну, или должны были стать, вот и интересуемся, как у кого получается.
– А вы спрашивайте, мы расскажем. Валюша, подружка моя по жизни, не даст соврать.
Женщины сняли косынки, поглядывая в осколок зеркала, причесались, подкрасили одной помадой на двоих губы.
– Мы за эту работу двумя руками держимся. У нас в поселке работы и для молодых нет, что уж про нас, пенсионерок говорить. Хотя, по правде говоря, не больно молодежь на наше место рвется: грязная работа, непрестижная. Вот только Пал Палыч к нам прибился, видать, не нашлось ему места в большом городе. А мы и рады: пусть молчун, но зато мы с Валюшкой двенадцать часов при мужике, наши то старики долго жить приказали, – Гавриловна обернулась в сторону третьего оператора котлов.
Павел готов был провалиться сквозь землю, сбежать, куда глаза глядят, но Гавриловна с Валентиной, прихорашиваясь, так надежно перекрыли проход, что ему только и оставалось прятаться за их спинами, пытаясь превратиться в бессловесный атрибут котельной.
Аню он узнал с первой минуты, как только в дверях обозначился ее силуэт, залитый дневным светом. Оказывается, он ничего не забыл. Черное шерстяное платье обтягивало фигуру, очерчивая мягкие, женственные линии; глаза, казалось, стали глубже и темнее, а чуть хрипловатый голос так знакомо дрогнул, когда она кивнула:
– Здравствуй, Паша, – словно и не было долгих лет.
– Я вам так скажу, уважаемая, – вступил
