Они двинулись дальше, и Элиза сказала:
— Я помню, как ходила гулять с вами. Я слушала, о чем вы болтали, пыталась понять, но это было просто непостижимо для меня!
— Ничего удивительного, — сказал Роланд. — Если я правильно помню, мы большей частью обсуждали политику и философию, да, Лестер?
Тот кивнул:
— Нам в те времена казалось, что мы знаем ответы на все вопросы. И я помню, как она, — тут он указал на Элизу, — все время смотрела на нас снизу вверх и спрашивала: «А что это?» или «А как это?» А мы, естественно, никогда не снисходили до ответа. А еще она всегда настаивала, чтобы идти между нами и держать нас за руки вот так. — Он схватил ее руку и сжал в своей. — И просила нас покачать ее. — Он усмехнулся Роланду. — А что, может покачаем, как в старые времена?
— Нет уж, Лестер, спасибо, — засмеялся Роланд. — Я из этого уже вырос, да и она тоже!
Элиза отняла свою руку у Лестера и засунула ее в карман куртки. Он негромко поцокал языком и сказал:
— Я-то подумал, что мы с тобой будем держаться всю дорогу до дома за руки, как раньше.
Элиза засмеялась, и он посмотрел на нее улыбаясь. Она тоже улыбнулась ему, чувствуя, как кровь ринулась вскачь по венам, и все ее эмоции вдруг проснулись от долгого, долгого сна. Ей показалось, что птичья песня зазвучала громче и солнце засияло ярче в чистом высоком небе.
— А твои родители все еще живут в Ньюкасле, Лестер? — спросил Роланд через голову Элизы, которая все еще шла посередине.
— Да. После того как я получил диплом, мне повезло — я нашел работу недалеко от дома, так что я жил вместе с ними.
— А Нина живет по соседству, да? Очень удобно!
— Очень, — подтвердил Лестер. Друзья обменялись улыбками.
Элиза резко взглянула вверх. Сгусток страха пронзил ее броню, как пуля.
— А кто это Нина? — спросила она, с ужасом ожидая ответа.
— Моя невеста, — ответил Лестер.
Когда они вернулись домой с прогулки, Элиза приготовила чай. Отец пришел из сада, и они чаевничали при свете камина. Девушка свернулась калачиком в своем любимом кресле, а мужчины вели разговор. Она не пыталась участвовать в нем. Вместо этого она смотрела на языки пламени, которые плясали и жадно лизали поленца, подброшенные в огонь ее братом.
На лице Элизы отражались грустные мысли. Она не могла понять, почему солнце, которое, как ей казалось, только начало всходить над миром, вдруг снова зашло окончательно и безвозвратно. Она чувствовала, что утратила что-то, чем она даже еще не владела, о чем даже не знала, и это чувство мучило ее.
Мужчины говорили об Альфреде Кингсе, дедушке Лестера.
— Значит, он позвал тебя, чтобы ты вытащил его фирму из этого хаоса? — говорил Гарольд. — Не знаю, в курсе ты или нет, но у твоего деда в здешних местах репутация старого мошенника.
Элиза подлила чаю отцу и взглянула на Лестера, вопросительно приподняв брови. Он кивнул, она наполнила чашку и подала ему, он улыбнулся ей, пробормотав слова благодарности. Девушка почувствовала, как сквозь нее прошла теплая волна, которая, она знала, была не от пламени, ревущего в печке и методично уничтожающего поленья.
— Я уже поговорил тут кое с кем, — сказал Лестер. — И у меня есть некоторое представление о настроениях местных обитателей. Но у меня совершенно другие методы, не как у деда, и я уж точно не собираюсь идти по его стопам.
— Что у него никогда не получалось, — сказал Гарольд, — так это удерживать своих лучших служащих. На работе — ты ведь знаешь, что я преподаю в колледже геодезию? — я слышу всякие новости о виноградниках от своих студентов, и самые лучшие говорят, что ни за что не стали бы работать у старого Кингса, как они его зовут, даже если бы он платил им целое состояние.
Лестер покачал головой, глядя в огонь:
— Я этого не знал. Но уверен, что у него очень плохие отношения с подчиненными. Похоже на то, что он постоянно мешал своему менеджеру по строительству и заказывал товары, которые были не нужны, или заказывал их не ко времени — так что они начинали получать строительные материалы — плитку, цемент и тому подобное — задолго до того, как их нужно было использовать. Потом, в бухгалтерии у него большой беспорядок, потому что он старался все делать сам.
Элиза собрала чашки с блюдцами на поднос и отнесла его на кухню. Она помыла посуду и поставила в сушилку. До нее доносились голоса мужчин, и она знала, что они слишком поглощены беседой, чтобы заметить се отсутствие.
Она пошла наверх в свою спальню и закрылась там. Сев на кровать, огляделась — в этой комнате она жила с самого детства. На полке стояли книги, стол, когда-то заваленный детскими книжками, тетрадками, комиксами и кукольной одеждой, теперь гордо держал на себе, среди дамских журналов и рекламных листовок, транзисторный приемник, переносной телевизор и дорогое аудиооборудование.
Она облокотилась на подоконник и стала смотреть в сад, вспоминая, как они с братом когда-то шаркали подошвами и зарывались в землю каблуками, летая туда-сюда на качелях. Она помнила, как Лестер всегда мучил ее, раскачивая так сильно, что ей приходилось визжать изо всех сил, чтобы он прекратил. Иногда он залезал на верхнюю перекладину и свешивался оттуда, лягаясь ногами и угрожая прыгнуть и приземлиться ей на голову, если она сейчас же не слезет с качелей.
Элиза отвернулась от окна и вздохнула. Эта комната составляла весь ее мир, центр ее существования, точку опоры, вокруг которой вращалась ее жизнь. Здесь она могла быть собой, расслабиться и успокоиться. Это было ее убежище, ее святилище, и в качестве такового она ни с кем не хотела его делить.
Она переоделась в черные брюки и старый полосатый свитер, который, как ей казалось, садился больше с каждой стиркой. Но ей было все равно, как она выглядит. Она не станет спускаться до ужина, а к тому времени Лестер уже уйдет.
Девушка причесала волосы, чтобы они распушились вокруг щек, и натянула широкий голубой ободок, чтобы они не мешали. Она не могла понять почему, но в ее внешности, казалось, произошли явные перемены к лучшему. Она пожала плечами и отвернулась от зеркала.
Выбрав пластинку, Элиза осторожно поставила ее на проигрыватель и вынула дорогие качественные наушники из груды листовок, под которыми они были погребены. Осторожно надев наушники на голову, она скинула туфли и растянулась на кровати, заложив руки за голову, закрыла глаза и нырнула в волшебный мир стереофонического звука.
Она лежала так некоторое время, поглощенная музыкой, завернувшись в покрывало, из восхитительных тонов и созвучий. Вдруг что-то насторожило ее, какой-то тревожный звоночек прозвучал в мозгу. В комнате кто-то был. Она затаила дыхание и открыла глаза. Возле кровати стоял Лестер, засунув руки в карманы, слегка расставив ноги, и смотрел на нее. На его лице не было улыбки, в глазах не было даже обычного насмешливого блеска, к которому она притерпелась еще с детства. Вместо этого он смотрел на нее с такой бездной сочувствия, которая поразила и напугала ее. Ей много легче было сносить его насмешки и поддразнивания, чем его жалость.
