Прошло несколько часов, когда мы снова выехали на трассу.
Она задремала у меня на плече. Я был переполнен счастьем.
Дорога была пустынна, и я спокойно предался своим мыслям, перебирая в памяти прошедшее.
Впервые и она, и я хотели одного и того же, так же, столько же…
Я не выдержал и сказал об этом жене, на что она мне ответила:
– Значит я была права, посадив вас хоть на минуту рядом.
Мне нравилось приходить в этот ночной клуб поздними вечерами.
Его открыли неподалеку от моего дома.
Клуб нравился не мне одному – всегда был битком набит.
Возраст у меня был для мужчины критический: под сорок.
Поэтому я там особенно не блистал и даже не напивался.
Скромненько сидел у стойки и потягивал пиво – не пьянки ради, а чтобы убить время.
Громкая музыка. Красивые девушки. Обходящие тебя, непонятного, юнцы.
Иногда по всем танцующим и сидящим словно волна прокатывалась – это значит, пришла какая-нибудь знаменитость.
Почему меня тянуло туда? Может, недотанцевал в молодости, а может, от того, что это был тот мир, куда я уже не войду на равных, а только гостем – поглядеть со стороны.
Вот я и глядел. Впитывал. Наслаждался.
Словом, нравились мне эти вечера.
И еще мне там нравилась одна девушка. Стройная, издалека, казалось, высокая, всегда в черных брюках, черной же блузке и вечно танцующая, как заведенная – все время в движении, в ритме. Необычайно пластичная. Не сказал бы, что очень красивая. Но музыка, в которой она буквально купалась с отрешенным видом, делала ее лицо прекрасным.
Поначалу я никак не мог понять, что ее заставляет все время биться в этом бешеном ритме.
Но потом понял: это ее работа.
Она была в этом клубе что-то вроде подсадной утки: ее задачей было заводить публику – она заводила. И хорошо заводила. Отлично даже.
Вот я и наблюдал за ней, и вот и было мне интересно наблюдать за ней, благо, она была все время перед глазами.
Потягивал я пиво, покуривал и думал: «Кто она, что она и зачем она здесь пляшет каждый день – или денег много надо, или так музыку любит, что жить без нее не может?»
Постепенно я стал раскручивать в своем воображении ее жизнь, придумывал какие-то сюжеты, эпизоды – начал как бы жить ее жизнью.
Так мы и проводили вечера: она танцевала, а я сидел и пил пиво.
В один из вечеров, насмотревшись вдоволь на ее вздрагивающее в танце тело, я уже отвернулся от площадки и полез за бумажником, чтобы рассчитаться за пиво. Но бумажник так и не вынул: мне на плечо легла рука – тяжелая, крепкая, серьезная.
Я обернулся. Молодой мужчина, помладше меня лет на десять, в строгом сером костюме в крупную черную полосочку радушно смотрел мне прямо в глаза.
– Понравилась девочка? – кивнул он на танцующую фею.
Я посмотрел на него, на ту, которую он, очевидно, имел в виду, и спросил в свою очередь:
– А что?
– Могу продать. Но только на одну ночь.
Мы договорились о цене, и я ее забрал.
Она оказалась не такой высокой, какой казалась на площадке, в танце, даже наоборот – чуть ниже среднего росточка.
Брюки она сменила на юбочку, и открылись стройненькие ножки, носочки до щиколотки и туфли на низком каблуке, Больше похожие на спортивные тапочки подростка, чем на обувь гетеры.
За спиной рюкзачок, за щекой жвачка.
Намного моложе, чем казалась издалека.
Со мной она пошла легко и просто, как будто была со мной уже долгие годы.
Характер у нее был легкий, волосы мягкие, голосок еще детский.
Дом мой был недалеко, и я предложил пройтись пешком.
Она согласилась.
Шла, пинала камушки.
Я свистел, украдкой поглядывая на это милое и странное существо.
Мы проходили мимо какого-то ночного кафе. Там, за большим витринным стеклом, на нескольких бильярдных столах гоняли шары два-три игрока.
Она остановилась у огромного окна и стала следить за игрой.
Я вначале прошел чуть вперед, но потом вернулся и тоже стал смотреть на игроков – любил эту точную игру и сам немного играл.
Мы постояли, посмотрели.
Она наклонилась и стала перевязывать шнурок на правом ботинке.
Я немного задумался о своем и не срачу понял, о чем она говорит.
– Чудики, совсем играть не умеют, – казалось, что она это говорит себе самой, но так, чтобы слышал и я.
Я удивленно посмотрел на нее и осторожно спросил:
– А ты что, умеешь играть?
Она разогнулась, поправила юбочку, рюкзачок и тоже спросила меня:
– А ты что, тоже умеешь играть?
Я улыбнулся и ответил, что играю весьма прилично и любого из этих, что стучат шарами в кафе, обыграю запросто.
Она приложила ладонь ко лбу и, упершись так в окно, опять сказала как бы окну:
– Но не меня.
Мне показалось, что я ослышался.
– Кого я не обыграю?
Она повернулась ко мне и совершенно серьезно ответила:
– Меня.
На этот раз я хорошо ее расслышал и здорово удивился.
– Тебя? – сказал я и смерил ее взглядом сверху вниз и обратно.
– Меня! – ответила она и, заложив руки за спину, тоже смерила меня взглядом, только снизу вверх и обратно.
Я посмотрел на нее, пошаркал подошвой по асфальту и сказал, отвернувшись:
– Пойдем-ка, милая. – И пошел, не оборачиваясь, дальше по улице.
Чувствую – не идет.
Остановился, повернулся.
Она стояла все в той же позе, заложив руки за спину, и ехидно так улыбалась.
– Что, испугался?
– Чего испугался? – не понял я.
– Испугался играть со мной!
– А чего мне пугаться? – машинально ответил я, еще не до конца сообразив, о чем она.
– Понятно, чего: проиграть боишься.
– Я-то?!
– Ты-то!
До меня дошел, наконец, смысл нашего странного ночного диалога. Я понял, что надо мною издеваются. Меня заело.
– Пойдем, – сказал я. – Пойдем сыграем. – И пошел к дверям заведения.
Уже в дверях я услышал за спиной:
– На что играть будем?
Я опешил. Повернулся. От злости у меня просто скулы сводило, но я сдержался и умудрился ответить спокойно:
– На что хочешь…
– Тогда давай на усы.
– На усы? – Я потрогал единственное украшение своего невзрачного лица.
– Да! Если проиграешь, сбреешь усы. Если выиграешь, я усы отращу.
– Отрастишь… – машинально повторил я. Наконец, поняв всю нелепость такого предложения, от нервной злости, наверное, согласился:
– Хорошо! Идет! – И уже от какого-то бессилия показал ей свой кулак, волосатый и сухощавый. – Смотри, если не отрастишь… – задохнувшись, я не смог закончить, повернулся от нее и с шумом пошел в кафе.
Она прошмыгнула следом.
Когда я взял кий, руки у меня тряслись от злости и нетерпения как можно быстрее влепить проигрыш этой бестии.
Пирамиду я разбил плохо. «Ну ничего, – решил, – пусть немного потешится, постучит по шарикам. Даже если попадет, все равно я ее прихлопну!»
