– Ты любишь Эшли, – сказала Адриана.
– Конечно, ведь это ее дочь. Я любила всех кого, любила она.
– Она тоже никак не может тебя забыть, – сказала ей Адриана.
– Эшли?
– Нет, та другая. Все никак не забудет и не отпустит.
– Это так сложно? Отпустить? – спросила Мишель и повернула голову к Адриане.
Та стояла не шелохнувшись. Она вообще редко двигалась. Будто бы давала возможность другим любоваться ее красотой. Созерцать ее и восхищаться.
– Некоторые люди не созданы для того, чтобы отпустить друг друга, – только и сказала Адриана.
– Я знаю, – улыбнулась Мишель. – Ты, например, никогда меня не отпустишь.
– Никогда, – сверкнула глазами женщина.
Мишель коротко кивнула и вернулась к рассматриванию ясного без облачка неба. Брови ее были нахмурены.
– А она отпустила, – только и сказала она в ответ.
Через несколько дней приехала Эшли. Высокая, стройная, с длинными каштановыми волосами, совсем как у матери. С огромными кошачьими глазами, с кошачьей грацией, в темном пальто с поднятым от ветра воротником. Руки в карманах. Хрупкая. Спокойный, уверенный взгляд глаз цвета кофе из под длинной челки.
– Эшли! – Мишель долго не могла выпустить ее из своих объятий. – Эшли!
Она привезла с собой огромный букет цветов. Белые розы, на которые Мишель не могла смотреть.
– Поехали, не будем тянуть. Вы готовы?
– Сейчас, – и с этими словами Мишель исчезла в доме.
Когда Эшли и Бобби уже стояли у дверей, а Мишель все не спускалась, Бобби пошел поторопить ее, но не нашел в своей комнате.
– Ее нет наверху, – крикнул он Эшли.
– Я знаю, где искать, – ответила она ему и вышла в сад.
Она не ошиблась. Мишель была там. Она спорила с Адрианой. Лицо Мишель было пасмурнее ночи. Ветер трепал ее блузку и волосы. Она хмурилась. Руки в карманах. Эшли невольно улыбнулась. Она так долго копировала ее позу, манеру держать себя, походку, что теперь ясно видела в Мишель саму себя. Эшли вернулась в дом.
– Дай ей несколько минут, – сказала она.
– Ты не сделаешь этого, – просила Адриана.
– Нет, конечно, я не сделаю этого, – соглашалась с ней Мишель, угрюмо опустив голову.
– Ты здесь совершенно не при чем, – продолжала Адриана.
– Абсолютно, – повторяла вслед за ней Мишель.
– Ты не можешь винить себя в том, чего не помнишь. Ты не помнишь, как все это было.
– Я не виню себя.
– Я знаю, что ты думаешь!
– Тебе ли не знать! – сказала Мишель. На этот раз она даже улыбнулась. Без горечи. Весело и задорно.
– Ты готова умереть, но не запятнать свой светлый образ. Он для тебя дороже всего на свете. Но ты же не поступишь так со мной. – Адриана почти плакала.
– Иди сюда глупенькая, – Мишель притянула женщину в белом платье к себе и нежно поцеловала ее в макушку, позволив той обвить свою талию руками.
– Твой светлый образ мне дороже моего.
– Никогда меня не отпускай, – прошептала Адриана.
Мишель закусила губу, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.
– Ты говоришь, как она, те же слова.
– Я люблю тебя, – коротко бросила Адриана ей куда-то в плечо и резко отстранилась. – Она тебя не любила.
– Говори так. Звучит отрезвляюще. – Мишель, глубоко вздохнула и успокоилась. – Поехали.
На кладбище было солнечно и немноголюдно. Видимо июльское солнце все еще продолжало гостить в этом не желающем никуда уходить октябре. Они стоили друг друга. Это солнце и эта осень. Зеленая трава и серые каменные плиты, обласканные упрямым солнцем, твердящем о жизни посреди смерти. Бобби держал Мишель за руку. Он помнил, как все проходило в последний раз, и теперь сжимал маленькую аккуратную ладонь Мишель в своей большой и теплой. Адриана шла по другую сторону от Мишель, в своем обыкновенном белом платье. Взгляд ее был суров. Выглядела она решительно, как перед битвой. Эшли с беспокойством посматривала на парочку слева от себя. Порыв холодного осеннего ветра взъерошил им всем волосы, заставив молодую девушку повыше поднять воротник пальто. На локте у нее покоился ее огромный букет белоснежных роз, их цвет чем-то напоминал цвет платья Адрианы. На самом подступе к могиле Мишель оступилась, и Бобби подхватил ее на руки. Адриана даже не смотрела на нее. Ее била дрожь, которую та пыталась унять.
– Ничего не в порядке, – предупредила Мишель вопрос Бобби. Но потом мгновенно взяла себя в руки и добавила, – Точнее все хорошо.
Но когда они подходили к могиле, глаза ее уже застилали слезы так, что она даже не могла прочитать имени на надгробном камне. Буквы прыгали и никак не хотели складываться в такое знакомое имя, которое она сумела забыть и всегда считала это своей личной победой.
Мишель посмотрела на Адриану. Ее присутствие рядом говорило о том, что женщина, которую она любила всю свою жизнь, находится рядом с нею, перед ней, но кто же тогда та, что лежит в этой могиле? Кто она? Мишель хотела и все никак не могла этого вспомнить. Она чувствовала, что это было для нее неимоверно важно, и все равно ничего не могла поделать с ускользающей, не слушающейся ее памятью. И вдруг она услышала крик, тот самый крик из кошмара, который приходил к ней каждую ночь вот уже последние две недели. Этот крик шел из самой глубины сердца, и его невозможно было заглушить ничем. И как в своем сне Мишель опустилась на колени, упав к сырой земле, она зажимала уши руками и плакала над могилой женщины, которую даже не могла вспомнить.
– Мишель! – позвал ее Бобби.
– Оставь ее, папа! – резко остановила его Эшли. – Может, хотя бы ей удастся это сегодня.
– Мишель! – это был уже крик Адрианы. Истошный, жадный вопль существа, желающего жить. И не имеющей этой возможности. Она протягивала свои красивые белые руки к девушке, рыдающей над могилой, но не могла дотянуться. И она таяла в солнечном холодном воздухе.
Бобби дернулся к ней, лицо его исказилось гримасой боли.
– Она здесь? – спросила Эшли. – Мама здесь?
– Да.
– Чего она хочет? – спросила Эшли и гордо вздернула подбородок. Таким же жестом, как это делала Адриана.
– Она хочет Мишель, – ответил Бобби.
– Ничто не изменилось, да пап?
– Нет, ничего не изменилось, – согласно кивнул он и расправил плечи, чтобы вдохнуть полной грудью свежего морозного воздуха. – Хотя, какой смысл плакать по тому, кого ты никак не можешь вспомнить, – проговорил он, с непонятным выражением лица глядя на Мишель.
