class="p1">О том, что лётчики ежедневно рискуют жизнью, девчата по молодости не особенно задумывались.
Девчонка, на которую он обратил внимание, это было видно невооружённым взглядом, явно деревенская. Наверно это и привлекло Петра в первую очередь. С деревенскими проще договориться.
Он сразу принял охотничью стойку, почуяв лёгкую, но весьма привлекательную добычу.
Искательницу приключений видно за версту. Привыкшие к мужской ласке кокетки ведут себя раскованно, глаз не прячут, эта одета незатейливо, и ведёт себя скромно.
Серенькое платьице ниже колен, платок на плечах, простенькие туфельки без каблука, непритязательная сумочка, больше похожая на хозяйственную принадлежность, нежели на предмет женской галантереи.
Волосы девушки собраны в хвост, затянутый тонкой белой лентой. Ногти подстрижены под корень. На лице с приятной природной свежестью нет даже следа макияжа.
Как такая простушка могла оказаться на ярмарке офицерских невест, которая нисколько не гарантировала серьёзных отношений? Сюда чаще приходят шумно и весело провести вечер за чужой счёт.
Замужество — лишь случайный бонус, который не так просто заслужить. Для этого нужно очень постараться. Большинство пилотов — молодые ребята. Связывать жизнь цепями и узами семейных отношений, лишаясь возможности разнообразить сексуальное меню, это не для них.
Вон сколько претенденток. Отказывают редко.
Пётр пригляделся к девушке, прикинул вероятность блицкрига. Свои шансы определил как довольно высокие, и подошёл.
— Зовут-то тебя как, прелестница?
— Илонка.
— Надо же. У тебя и имя такое же прелестное как личико.
Девушка зарделась, посмотрела на Петра, склонив голову набок, нервно облизнула губы. Их влажный блеск и чётко очерченные контуры вызвали у опытного обольстителя обострённый сексуальный аппетит.
“Девочка-то, ого-го! Совратить такую недотрогу дорогого стоит. Это тебе не записная развратница, у которой тот же спортивный интерес, что и у охотника”
Такую скромницу ещё завоёвывать нужно. Но стоит ли тратить драгоценное время. Судьба боевого пилота — лотерея.
— Может быть ну её?
Во внутреннем кармане у Петра лежала записная книжечка, а в ней десятки телефонов безотказных, как автомат Калашникова, проверенных временем девиц, знающих своё дело.
Однако в голове что-то неслышно щёлкнуло, заставляя продолжить знакомство. Чем зацепила его эта серая пичуга, он сам не понял, но настойчивость проявил.
— Скучаешь?
— Нет, жду.
— Не меня ли ожидаешь, прелестница? Я сегодня один как перст. Готов составить компанию. Вместе веселее.
— Не думаю.
— Тогда скажи, о чём думаешь.
— О том, что у меня здесь встреча назначена с парнем из нашей деревни, а его нет и нет.
— Он лётчик, в нашей эскадрилии летает?
— Да. Мы с ним договаривались. Обещал с квартирой помочь, на работу устроить. Я ведь к нему приехала. Летом в отпуске был, звал замуж.
— Фамилию лётчика помнишь?
— Ефимов. Максим Ефимов.
— Да, девочка, дела. Как и сказать не знаю… не придёт твой Максим. Совсем. Погиб геройски… неделю назад.
— Врёшь!
— Пойдём, я тебя в штаб проведу. Обманывать, резона нет. Кто о таком шутит.
Девчушка разрыдалась взахлёб. Петька тоже расстроился, хотя смерть давно не вызывала у него сильных эмоций. Сопереживание, какого прежде никогда не испытывал, выключило сознание. Это было что-то новое, из области неведомого.
Что происходило в ближайшие несколько минут, он не помнил. Очнулся, когда утонул в мягких податливых губах Илонки, испытав невиданную прежде сладость.
Когда девушка пришла в себя, с выражением ужаса на лице отпрянула, испугавшись произошедшего.
У Петра была арендована тайная квартира, куда он приводил подружек. Её сдавала внаём семья, переехавшая из города, в котором он родился и рос. Брали за постой немного, никому больше не предлагали, потому, что Пётр пользовался ей постоянно, и платил исправно.
Не хотелось парню терять удобное гнёздышко, но подругу погибшего друга он не мог оставить на улице. Здесь он откровенно кокетничал сам с собой: Илонку Пётр воспринимал несколько иначе, чем всех прежних девчонок.
Память о друге была лишь зацепкой. Дело в том, что внутри у него что-то перевернулось.
Почувствовав на губах вкус непорочной девственности, обмануть его было сложно, Петька потерял покой.
Он не отдавал себе отчёт, в чём причина невиданной с его стороны щедрости, неожиданного сопереживания, действовал спонтанно, безотчётно, не в силах отвести глаз от случайной подружки.
Полк находился на военном положении. Расслабиться за пределами части давали лишь тогда, когда боевую машину ставили на плановые технические работы, или сразу после удачных боевых вылетов.
Потерянного даром дня было до страсти жалко, однако Петька, не задумываясь, повёл Илонку в снятую комнату, обуреваемый мутными, совсем неоднозначными мыслями, которые разрывали сознание на части.
Он мечтал об этой девочке, представляя то одно, то другое, не решаясь принять окончательное решение. Волнение, связанное с Илонкой, не унималось.
Петька понимал: нельзя лезть к невесте погибшего друга с непристойным предложением в первый же день.
“Видно будет. К таким девчонкам лучше вообще не приближаться. Не успеешь глазом моргнуть — захомутает”.
Лицо Илоны не отличалось особенной привлекательностью, оно было наивное, беспомощное, живое, подвижное, трогательное, поражало неповторимостью, неповторимым своеобразием.
Её внешность не сливалась в мыслях в обыденные определения, которыми мужчина привык маркировать подружек. Она была исключением из всех знакомых правил.
Петьке хотелось смотреть и смотреть на паутинку светлых морщинок на загорелом деревенском лице, живущую собственной жизнью мимику, отражающую каждое душевное движение.
Илона не умела скрывать эмоции и мысли.
Серые с искринкой глаза отражали каждое движение души, цепляли искренностью и простодушием, примагничивали внимание, посылали неведомые сознанию импульсы, ускоряющие ток крови.
Девочка не имела возможности скрыть эмоции, которые переполняли всё её существо. Возможно, причиной одухотворённости и чувственности была новость о смерти жениха, но Петька заметил Илонку несколько раньше, и подошёл именно потому, что заинтересовался чем-то особенным в девичьем облике.
Илона жила здесь и сейчас, реагировала на события и речь настолько чувственно, что умудрялась насыщать простые слова энергией сопричастности. Похоже, именно выразительные эмоции делали её внешность привлекательной.
Петькина чувственность была примитивной, грубой, полностью настроенной на процесс ускоренного завоевания женской благосклонности в постельном варианте. Лишь от секса он испытывал истинное наслаждение, только о нём мог подолгу говорить и думать.
Способность неутомимо и изобретательно проникать внутрь девичьего цветка, испытывая наслаждение от мастерского владения грубой мужской силой, с юности была предметом его гордости.
Петька мог заставить любую женщину, с которой удавалось договориться, испытывать животные страсти, выразительно и ярко отражающиеся на поведении и лице.
Он обязательно должен был сорвать аплодисменты в виде экстатического восторга и чувственного крика подружки, что заводило гораздо больше самого процесса.
Довести женщину до точки кипения получалось у лейтенанта Кирпикова виртуозно.
Петька запросто брался на спор довести до экзальтации девчонок, которых другие офицеры считали безнадёжно фригидными,
