Его взгляд опустился к ее губам — того же цвета.
Они были припухшие, и помада, наконец-то, была смазана.
Небольшое несовершенство пошло этой женщине на пользу — придало ей безумно сексуальные черты. Одной из многих вещей, которые он узнал на ринге, было то, что мир ненавидит безупречность.
Он провел подушечкой большого пальца по ее невообразимо нежной щеке.
— Ники, — прошептала она.
— Найджел, — поправил он внезапно охрипшим голосом.
— Вы… не предполагалось, что вы будете так быстро усваивать то, чему я должна вас научить.
Она сделала движение, будто пытаясь отстраниться, но не отстранилась.
Он подумал, что надо бы отпустить ее, но не смог. Ему нравилось находиться близко к ней, нравилось ощущать в ладонях ее лицо. Нравилось, как ее волосы щекочут его кожу.
— Вам не полагается прикасаться к женщине первым.
Взгляд в ее глазах говорил о том, что она и сама не верит своим словам. Она была женщиной, к которой мужчина не прикасался очень давно.
— У тебя гораздо больше правил о том, чего не делать, — пробормотал он, — чем о том, что делать…
Кимберли задрожала от предчувствия, когда его лицо приблизилось к ней. Его мужской аромат — мыло с оттенком цитрусового лосьона после бритья — ударил ей в голову, возбуждая каждую клеточку ее мозга.
Почти каждую.
В неком отдаленном уголке ее рассудка мелькнуло предупреждение, что она не должна так вести себя.
Найджел изменил позу, наклонил голову, и Кимберли уловила золотой проблеск в его невозможно синих глазах. Несколько невообразимых секунд они не могли отвести взгляд друг от друга, и окружающий мир отступил, оставив Кимберли и Найджела наедине в их собственном уголке Вселенной.
Он смотрел на нее с таким же понимающим выражением, как в примерочной, и ее наполнило восхитительное, горячее чувство. Никто никогда так не смотрел на нее.
Его губы, горячие и твердые, как и его тело, коснулись ее губ. Он задержался, лишь слегка прикасаясь, потом пробормотал ей в губы что-то нежное, едва слышимое. А потом осторожно поцеловал.
Некоторый страх дал ей возможность не потерять контроль над собой. Она опасалась его, и она опасалась себя. Опасалась, что может позволить ему слишком многое.
Охваченный вихрем горячих чувств, сменяющих друг друга, он снова поцеловал ее, на этот раз горячее, и она радостно и жадно поцеловала его в ответ.
И это испугало Кимберли.
Прерывисто дыша, она отстранилась. Мир вокруг нее замедлил вращение и занял обычное положение. Постепенно вернулась к ней и способность видеть бар и слышать звон стаканов.
— Я не могу, — прошептала она.
Найджел заморгал, будто пробуждаясь от глубокого сна.
— Не можешь? — Он покачал головой. — Но почему?
— Вы — мой клиент.
Вот это по-настоящему правильно!
Он играл с прядью ее золотистых волос, пропуская их опять и опять через свои большие загорелые пальцы.
— Возможно, я уже закончил курс обучения и наши отношения больше не деловые.
— Я думаю, — тихо сказала она, пытаясь взять себя в руки, — что вы успешно выполнили шаг второй.
Он нахмурился.
— И что это за шаг?
— Вести себя распутно, — прошептала она, рассеянно запахнув пиджак и застегивая его, будто отдаляя себя от того, что только что случилось между ними.
— Неужели ты думаешь, что я притворяюсь?
Он выпустил прядь ее волос и положил руку на стойку.
Она молчала, удивленная его ответом. Куда пропал мягкосердечный мужчина, которого она встретила только вчера? Тот, с мультипликационным петушком на футболке? Мужчина, который был чертовски близок к слезам, когда слушал песню Селин Дион?
Либо она превзошла себя в своем рвении переодеть клиента, либо у этого клиента внутри всегда сидел раскрепощенный мужчина, только что вырвавшийся на волю.
Он поднял бровь в ожидании ее ответа.
— Даже не знаю, что теперь делать, — призналась она. — Вернуть вам деньги?
Его улыбка исчезла.
— Нет. Ты очень хороший инструктор.
Она кивнула, будто согласившись с ним, но не могла понять, как он мог считать ее хорошим инструктором, если она только что потеряла голову.
— Я не гожусь для вас, — пробормотала она, избегая взгляда Найджела. — Не в том смысле. — Она покопалась в сумочке, достала несколько банкнот. Ей было жаль, что она бросила курить. Сейчас долгая затяжка могла бы успокоить ее расшатавшиеся нервы.
Он коснулся ее руки.
— Я по-прежнему хочу… работать с тобой.
— Я нарушила наше деловое соглашение, когда пересекла границу дозволенного.
Он нахмурился и уставился на нее.
— Почему с тобой так трудно?
Пытаясь сохранить самообладание, она жестом дала понять бармену, что ожидает три доллара сдачи. Когда тот ушел, она перевела взгляд на Найджела.
— То, что со мной трудно, не означает, что я не права. У нас деловые отношения, а не… — Слова застряли у нее в горле.
— Не что?
— Скажем так: я никогда снова не выйду замуж. Никогда. Так какой смысл начинать что-то?
Они долго молча смотрели друг на друга. Кимберли видела, что удивила его своей вспышкой. Она увидела это в его глазах, в его красивых, нежных, синих глазах. Раскаяние пронзило ее, острое, как нож, и долю секунды она сомневалась в своих мыслях и чувствах. Потому что какое-то потаенное шестое чувство подсказало ей, она была просто уверена, что этот мужчина будет любить ее всю жизнь.
Кимберли открыла рот, тщетно пытаясь собраться с мыслями. Она еще не знала, что сказать, но испытывала потребность выразить кое-что.
— Я должен идти, — хрипло сказал Найджел, проворчав что-то о женщинах, поступающих по собственным незыблемым правилам… во вред себе же.
— Ники, я…
— Найджел. — Он взял свою куртку. — Вот в чем наша проблема. Ты хочешь, чтобы я перестал быть самим собой и стал кем-то другим.
Не сказав больше ни слова, он повернулся и направился к выходу.
Кимберли смотрела, как он уходит, видела, как красные огни бросают отсветы на его фигуру.
Входная дверь хлопнула, закрываясь за ним.
Кимберли положила бумажник в сумочку, пытаясь уговорить себя, что чувство опустошенности скоро пройдет.
Когда она вышла из бара в напоенный свежестью вечерний воздух, то опять напомнила себе, что все сделала правильно.
Но тоненький голосок внутри нее продолжал нашептывать, что она ошиблась, ужасно, непоправимо ошиблась…
Дверной звонок раздался через полчаса после того, как Найджел приехал домой.
Он нахмурился, посмотрел на стенные часы. Половина одиннадцатого. Кто бы это мог быть в такой час?
