Но она едва могла дышать из-за того, как он смотрел на нее. Синева его глаз потемнела, контур его губ смягчился. Он наклонился и поцеловал ее снова. Его губы прикасались к ее губам с такой сдерживаемой жаждой и нескрываемой нежностью, что ее сердце заболело от тоски.
Молча он закончил раздевать ее. Кимберли уловила их отражения в стеклянной двери. Она стояла обнаженная, и ее светлая кожа, казалось, светилась изнутри. Он стал перед нею на колени, его массивная бронзовая спина изогнулась, будто он почтительно поклонился ей. Он обнял ее за колени и притянул к себе, потом его руки двинулись вверх, оставляя на ее коже пылающий след.
Она задрожала, вцепившись руками ему в плечи. Ей стало не хватать воздуха, ее колени ослабли и подогнулись.
— Наконец ты со мной, — негромко сказал он, крепко обняв ее за бедра.
Он поцеловал ее, и ее тело напряглось, а дыхание стало судорожным. Она смотрела вниз на его голову, чувствовала, как под ее руками вздуваются его тугие мускулы, и подумала, что таких волшебных ощущений не испытывала никогда в жизни.
Внезапно все ее тело сотряслось. Где-то очень глубоко внутри нее возникло небывалое ощущение, начало нарастать, достигло вершины и замерло на один долгий, сладкий, мучительный момент…
— Найджел! — внезапно вскрикнула она.
Теперь она медленно плыла по волнам наслаждения. И когда волна жара докатилась наконец до пальцев ног, она обессилела и мягко упала на него.
— Ты прекрасна.
Найджел начал подниматься, целуя ей колени, бедра, живот, грудь, лицо. Потом, обняв Кимберли, сел с ней на кушетку.
Они долго были неподвижны. Ее голова лежала у него на груди, и она слышала, как бьется его сердце. Почему-то сейчас, прижимаясь к Найджелу, она чувствовала себя более беззащитной, чем когда-либо.
Это было странно и непонятно.
Она медленно высвободилась из его рук, встала, наклонилась и начала поднимать свою одежду.
— Теперь я должна идти домой, — пробормотала она.
Утром следующего дня Найджел раскладывал в кухне полоски с образцами красок, чтобы показать их своему лучшему другу Риго. Если бы Найджел мог делать то, что хотел, то сейчас уже был бы в агентстве и выяснял у Кимберли, почему она так неожиданно исчезла вчера вечером. Но он отправится туда, когда Риго уедет.
— Слушай, «Королевская слива» кажется мне… — Риго скрестил руки. Бугрящиеся коричневые мускулы закрыли эмблему реслинга на его майке, напоминающую о днях, когда он и Найджел были противниками на ринге. Риго — Сокрушитель против Фантома. На ринге они не жалели один другого, но вне его были лучшими друзьями. И до сих пор дружили и любили друг друга.
Риго провел большим пальцем по своей полной нижней губе, разглядывая кухню Найджела, которая находилась в процессе реконструкции. Яркие цветные образцы красок лежали среди образцов обоев и тканей на старом кухонном столе, сделанном из колоды мясника. Аромат тушащейся говядины наполнял воздух.
— «Королевская слива», ты говорил, кажется тебе?.. — поторопил друга Найджел, гладя за ушами Рене, миниатюрного белого пуделя жены Риго.
Риго вздохнул.
— Это будет через край, старина.
Найджел улыбнулся, зная, что «через край означает для Риго „не по-мужски“». Но сейчас было не время дразнить Риго тем, что выгуливать пуделя Рене размером с ботинок тоже было «через край».
Найджел подумал, что этот чистый фиолетовый цвет так подходит к мягким серым глаза Кимберли.
— Почему бы не сделать твою кухню белой, как у всех? — спросил Риго.
— Белой? — Найджел уставился на друга, притворяясь, как делал это на ринге, что он в испуге. — Хочется добавить цвета — это по-мужски.
— Что это за стиль?
— Деревенский. Ладно, ладно, в основном.
Рене посмотрел в лицо Риго и внезапно дважды тявкнул.
— Я же только что покормил тебя, — укорил Риго собаку.
Рене подошел к Риго, положил пушистую белую голову на ботинок сорок шестого размера и умоляюще посмотрел вверх.
— Умеет же выпрашивать, — пробормотал Риго. — Найдж, не дашь ли голодающему псу немного мяса?
— Конечно. — Когда Риго был холостяком, он поклялся, что никогда не наденет кольца на палец женщины, если она будет одной из тех, у кого есть «крыса на веревочке». Но встретил Лидию — и не смог устоять.
Зачерпнув половником тушеное мясо и положив его в чашку, Найджел поставил ее в холодильник, чтобы остудить.
— Что сегодня вечером делает Лидия?
— У нее вечеринка с подругами. Она считает, что теперь долго такого не будет.
— Уже выбрали имя?
Риго пожал плечами.
— Лидия хочет назвать ее Николь.
— Да ну?!
— Да, в честь кинозвезды, которая вышла замуж за Тома как-его-там.
Найджел рассмеялся.
— Предвижу, что ты будешь жить в доме, полном женщин. Давай посмотрим, — он начал загибать пальцы. — Появятся малютка Николь, потом малютка Джина, потом малютка Кэтрин Зета…
Найджел вынул из холодильника чашку и поставил ее на пол. Рене осторожно приблизился к чашке, затем начал ходить вокруг нее, обнюхивая содержимое.
— А я думал, он хочет есть, — сказал Найджел. Он оперся бедром на стойку, глядя на собаку.
Рене тявкнул и начал есть.
— Кстати, — продолжал Риго, дурачась. — Раз уж мы заговорили о свиданиях, как твои-то дела?
Найджел вспомнил свидание с Кимберли вчера вечером, до сих пор не в силах понять, что же, черт возьми, произошло. После ее поспешного ухода он почувствовал себя как борец, выброшенный за канаты ринга в самом начале матча.
Да что думать об этом? У нас нет ничего общего.
Абсолютно ничего общего.
И все же, когда он вспомнил, как страстно блестели ее глаза, как она отвечала на его поцелуи, то решил, что, при всех их внешних различиях, внутренне они хотели одного и того же.
— Я больше не хожу на свидания, — пробормотал Найджел, перебирая образцы краски. Он засунул в самый низ пачки эту проклятую «Королевскую сливу», отбросил красно-вишневый цвет. Слишком похож на ее губы. Взял зеленовато-желтую полоску.
— Что ты думаешь о «Солнечной охре»?
— Это не для тебя, — наконец сказал Риго. — «Королевская слива» лучше.
Тем же утром, несколько позже, дверь агентства Кимберли открылась, и гул Лас-Вегаса слился со старой мелодией Бонни Райт.
Морис схватился за сердце.
— Камерон Диас, отступи в сторону!
Кимберли, постукивая каблучками по полу, улыбнулась.
— Ладно тебе, Морис. Это же просто платье.
— Дорогая, дорогая, — ворковал он, подкрадываясь к ней по восточному ковру. — Нет, это не просто платье. Это, — он жестом велел Кимберли повернуться, что она и сделала весьма неохотно, глубоко вздохнув, — это произведение искусства;
