Однако в саду погасли далеко не все фонари. Бассейн оставался освещенным, и герцог с герцогиней, держась за руки, медленно брели к воде.
— Мы ни разу не были здесь ночью, — прошептала Джемма. — Просто чудо! Взгляни на звезды!
— А у меня есть для тебя сюрприз, — сообщил герцог.
Они прошли между разрушенными колоннами, повернули направо и спустились по широким ступенькам. Джемма замерла в изумлении.
— О, Элайджа!
В золотистом свете свисающих с колонн фонариков бассейн напоминал пурпурное море. Гладкую поверхность воды покрывали сотни, тысячи фиалок.
— Какая красота!
— Здесь все цветы, которые Стаббинсу удалось втиснуть в новые рамы, — гордо пояснил Элайджа. — Да еще и из поместья прислали.
Джемма подняла голову и с улыбкой заглянула мужу в глаза.
— Что за экстравагантный человек!
— Я весь вечер ждал этой минуты. — Герцог ослабил узел на плече Джеммы, и тога упала, оставив герцогиню в игривом корсете вишневого цвета.
— Вот уж не ожидал, это обнаружить! — удивленно воскликнул Элайджа. Голос его изменился при одном лишь взгляде на стройные ноги, затянутую талию и приподнятую, словно жаждущую страстного прикосновения грудь.
Джемма соблазнительно повела бедрами и шагнула навстречу мужу.
— А ваша тога, герцог?
Одно движение пальца, и узел на плече развязался.
В отличие от герцогини белья на герцоге не оказалось.
Джемма расхохоталась.
— Отличная идея. — Элайджа схватил жену в охапку. Руки скользнули по спине, по корсету и остановились на ягодицах. — К сожалению, всякий раз при взгляде на тебя приходилось отворачиваться и упорно думать о шахматах, потому что чертова тога сразу начинала недвусмысленно топорщиться.
Он легко поднял жену и понес в воду. Среди фиалок образовалась светлая дорожка, а в воздух поднялся нежный аромат.
— Самая романтическая ночь на свете! — прошептала Джемма. — Даже представить невозможно!
—Знаешь, какую интересную новость рассказал утром Стаббинс? — поинтересовался герцог, рассекая фиалковое море.
— Какую? — Джемма склонила голову на грудь мужа, чтобы удостовериться в надежной работе сердца.
— Оказывается, фиалки можно есть. — Он посадил жену на край бассейна, где заранее приготовил длинные подушки — точно так же, как это делали римляне.
— Что ты задумал? — Она блаженно потянулась, радуясь жадному взгляду супруга.
— Хочу превратить тебя в языческую богиню. — Элайджа ловко вытащил из ее волос шпильки и занялся шнурками на корсете.
Джемма легла на спину и улыбнулась темному небу. Высоко над головой мерцали звезды, но даже без крыши бассейн казался самым надежным, самым защищенным местом на земле.
Герцог украсил цветами ее волосы, встал, отошел на пару шагов и с гордостью художника осмотрел только что созданный шедевр. Джемма повернулась на бок и приподнялась на локте.
— Как я выгляжу?
— Великолепно.
Джемма приподнялась и поцеловала мужа в губы.
—Да, я веду себя экстравагантно, — продолжал герцог. — Рискую благосостоянием поместий ради мимолетной, хотя и красивой причуды. Флиртую, причем далеко не бескорыстно: намерен немедленно тобой овладеть.
— Хм… — Джемма перекатилась на спину и вытянула руку, требуя фиалок. — Сюда. — Она положила несколько цветков на грудь. — И сюда. — Ей нравилось, когда он целовал ее в живот.
Следующий час прошел восхитительно.
Герцог и герцогиня долго сидели, обнявшись, на широких ступеньках бассейна и смотрели то в темное звездное небо, то в темную благоухающую воду.
— Элайджа, — тихо позвала Джемма. — У меня тоже есть для тебя сюрприз.
— Правда?
Она заглянула ему в глаза, поцеловала, взяла за руку и положила его ладонь себе на живот.
— Вот мой подарок.
Герцог ошеломленно замер.
— Джемма!
Она рассмеялась.
— Ты шутишь? — недоверчиво произнес он.
— Какие шутки!
— Значит… у тебя будет ребенок?
— У нас будет ребенок, — поправила Джемма.
Элайджа властно по-хозяйски положил на живот жены обе ладони.
— Ты уверена, что не ошиблась?
— Нет, конечно, милый! — сказала Джемма.
Прошло много-много лет
Порой случалось так, что собственный возраст раздражал герцогиню Бомон. Иногда неприятно ныло правое колено. Бедра округлились несколько заметнее, чем хотелось бы. Волосы уже трудно было назвать золотыми.
Вот и сейчас, стоило наклониться, чтобы поправить жемчужную пряжку на туфле, как раздался предательский хруст. Пришлось быстро выпрямиться.
— Почему хмуримся? — поинтересовался Элайджа, входя в комнату и снимая сюртук для верховой езды. Он только что вернулся из Гайд-парка, где катался в компании старшего сына, Эвана. Не дождавшись ответа, герцог продолжил: — Хочу рассказать, что произошло во время прогулки. Меня остановила твоя подруга, герцогиня Козуэй. Ее чрезвычайно интересуют шлемы для стеклодувов. Хочет использовать идею в своем поместье: защитить глаза кузнеца.
— О, как поживает Исидора? — оживилась Джемма. — В последний раз мы с ней виделись на балу в честь Двенадцатой ночи.
— Все такая же, ничуть не изменилась. Красавица! Хотя, конечно, не столь очаровательна, как ты. Но дело не в этом. Хорошо, что она заботится о здоровье своих работников.
Джемма сложила рукопись. Все утро она трудилась над новым сочинением: трактатом под названием «Шахматные партии герцога и герцогини Бомон. Сложные задачи для мастеров».
— Замечательно, дорогой. А я вот провела утро за столом. Наверное, пора отнести это в библиотеку и выйти погулять. Не желаешь составить компанию?
— Но я еще не рассказал, что произошло, — остановил ее Элайджа, снимая рубашку.
Джемма положила рукопись на стол, вернулась в кресло и принялась с интересом наблюдать за мужем. Даже сейчас, в шестьдесят, Элайджа оставался по-юношески стройным и мускулистым. Сама она, конечно, немного поправилась, а он сохранил верность физической активности, считая, что именно благодаря подвижному образу жизни — разумеется, наряду с чудесным лекарством — сердце продолжало работать ритмично и уверенно.
— С Исидорой прогуливалась одна из ее дочерей — младшая, с необыкновенными глазами.
— Да, Люция унаследовала глаза матери, — кивнула Джемма. — Миндалевидной формы, с приподнятыми уголками.
— Между нами говоря, девочка похожа на танцовщицу из гарема, — шепотом заметил Элайджа. Он остался в одном белье, и Джемма восхитилась стройностью мужа. Ноги сохранили ту же силу, которой обладали в тридцать пять. Ах, до чего же приятно вожделеть к собственному мужу даже спустя много-много лет!
