Эмили содрогнулась, хорошо понимая, что, несмотря на неудачное замужество и на всю боль последних месяцев, она счастлива тем, что осталась в живых. Ей за многое нужно благодарить этого темноволосого незнакомца, с серыми, как осеннее море, глазами.
Если бы только Стив не разделял мнения Рудолфа и Гертруды о ней! Хотя странно, что это огорчает ее так сильно. Ведь он незнакомец, случайно встреченный, и вскоре им предстоит расстаться навсегда. Так какая ей разница, пусть думает о ней все, что угодно.
Недовольная своими мыслями Эмили как можно тише встала, раздвинула шторы и посмотрела в окно. Тут же ее сердце тревожно сжалось. Та же самая белая круговерть бурана, то же тоскливое завывание ветра. Похоже даже, что положение ухудшилось. Но ей необходимо было уехать. Просто необходимо.
За ее спиной раздался лишенный каких-либо эмоций голос Стива:
— Боюсь, мы застряли здесь еще на один день.
Напуганная тем, что не только не услышала, как он встает с кушетки, но и его шагов, Эмили резко обернулась.
Стив стоял слишком близко, в измятой, расстегнутой до пояса рубашке.
— Лично я уезжаю этим утром! — отрезала она. — А вы можете поступать, как сочтете нужным.
— И каким образом вы собираетесь уехать? — насмешливо спросил он. — Ваш автомобиль стоит разбитый километра за четыре отсюда, а я отвозить вас не собираюсь… во всяком случае, не в такую погоду. Может быть, вы надеетесь, что Рудолф одолжит вам свою машину?
От ярости Эмили с трудом смогла ответить.
— Я и часа не останусь в доме, где все, включая вас, считают меня хладнокровной и аморальной стервой!
— Я вовсе…
Но она уже ничего не слышала.
— Самой большой ошибкой в моей жизни — не считая, конечно, брака со Станисласом — был приезд сюда с его вещами. То, что я верила, будто теперь, когда он мертв, мы сможем примириться, оказалось верхом наивности.
— По-моему, «наивность» не совсем подходящее в данном случае слово.
— Но вы ведь обо мне ничего не знаете, мистер Стив… как там вас дальше? Только то, что вам обо мне рассказали. Это вы наивны. Вы поверили Рудолфу и Гертруде, для которых Станислас являлся средоточением мира. Поверили Норману, считавшему его героем и заодно вытягивавшему из него деньги. С чем вас и поздравляю.
Все это прозвучало как-то по-детски, подумала Эмили, внезапно почувствовав прилив странного возбуждения.
— Как ваша фамилия? И что вы здесь делаете? На друга семьи Левски вы не похожи.
— Стив Рэмфорд, — представился он, внимательно следя за выражением ее лица.
Она нахмурилась.
— Ваше имя мне знакомо… Но мы никогда не встречались, иначе я запомнила бы вас.
— Я тоже ныряльщик.
Эмили побледнела.
— Так вот откуда мне знакомо ваше имя… Норман рассказывал мне о ваших экспедициях.
— Он передал через меня Левски вещи Станисласа.
Она невольно схватилась за спинку кровати.
— Вы знали Станисласа?
— Нет. Но разумеется, слышал о нем и очень сожалею о его смерти.
— Если все время играть с огнем, — заявила Эмили, — то рано или поздно обожжешься.
— И этим огнем были вы? спросил он прежде, чем успел подумать.
Она вызывающе вскинула голову.
— Нет, Стив. Глубины моря. Глубины, которые я ненавижу, потому что они отняли у меня шанс стать счастливой.
— Выходит, вы считаете всех ныряльщиков безответственными сорвиголовами?
— Можете в этом не сомневаться.
— Только не я, — ответил Стив, покачав головой.
Эмили окинула его изучающим взглядом.
— Значит, вы исключение, только подтверждающее правило, — наконец заявила она с непоколебимой уверенностью.
— Но когда вы встретили Станисласа, он уже был ныряльщиком.
— А мне только исполнилось девятнадцать. Достаточно мало, чтобы посчитать его и море романтичными.
Ответ казался вполне резонным.
— Вы ревновали его к морю? — спросил Стив несколько неуверенно.
— Полагаю, что да, — вздохнув, ответила она. — А вы женаты, Стив? Разве ваша жена не ненавидит море за то, что оно отняло вас у нее?
Обычно, стоило ему отправиться в экспедицию, как Луиза отправлялась в Париж, с наслаждением предаваясь там оргии покупки вещей. Иногда ему даже казалось, что ее вполне устроило бы положение богатой вдовы, имеющей возможность тратить его деньги, не связывая себя обязанностью иметь дело с человеком во плоти.
— Это вас не касается, — сухо отрезал он.
— Извините, — возразила она, — вы можете задавать вопросы, а я нет?
— Просто я не собираюсь тратить весь день на обмен взаимными выпадами, — сдержанно пояснил Стив.
— Разумеется. Вы можете перейти в другую часть дома и провести день с Рудолфом и Гертрудой. Желаю приятного времяпрепровождения, — с некоторым злорадством ответила Эмили.
Однако любопытство превозмогало все.
— Скажите, всегда ли этот дом был таким бесцветным и аскетичным? — спросил Стив.
— Да, насколько я помню, — сообщила она. — С такими требовательными и бесцветными родителями Станисласу наверняка приходилось нелегко: Поначалу я даже пыталась проявить понимание, но потом отказалась от этой затеи.
Пожалев о том, что ни разу не встречался со Станисласом Левски и не имел случая составить о нем мнения, а также о том, что не имеет возможности провести весь день в постели с его вдовой, Стив решил прекратить разговор.
— Извините, но я хочу принять душ, позавтракать и послушать прогноз погоды. Потом я принесу вам чего-нибудь поесть.
— Хлеб и воду?
— Не будьте смешной.
— Это вовсе не смешно. Ведь я в этой комнате пленница, не так ли?
Сомневаться в этом не приходилось. И он вместе с ней тоже.
— Молитесь лучше о том, чтобы погода улучшилась, — иронически посоветовал Стив и направился в ванную.
Эмили очень хотелось запустить подушкой в его удаляющуюся спину или накричать на него, однако она не сделала ни того, ни другого. Стив Рэмфорд и так считает ее никчемной женщиной, зачем же усугублять ситуацию?
Хотя какая ей разница, что он о ней думает.
Какое у него великолепное тело! К тому же Стив, по всей видимости, не представляет, какое впечатление производит на нее, на женщину, которая, если не считать одного-единственного раза несколько месяцев назад, не спала с мужчиной по крайней мере четыре года. Включая своего законного супруга, Станисласа Левски.
Однако вряд ли Стив поверил бы этому.
Эмили торопливо оделась, хотя ее уже тошнило от синего свитера, причесалась, заправила постель, раздвинула все шторы и открыла свой чемоданчик. Если уж придется застрять здесь на все утро — а на дальнейшее ей страшно было даже загадывать, — неплохо было бы заняться делом.
