пролившим чужую кровь. Духах, которых невозможно убить человеческим оружием.
– Закрой окно, быстро! – Тамари, словно спохватившись, начала лихорадочно вращать ручку, поднимая стекло водительской двери.
– Что с тобой, Тари? – Эльса непонимающе смотрела на тётку.
– Не бойся, – прошептала та, – он сейчас уйдёт.
– Кто «он»? – девочка перевела взгляд туда, куда вперилась белая, как свадебная скатерть, Тари, но ничего не увидела. – Там никого нет! Да что с тобой, Тари?!
Невидимый ребёнку остов лося подошёл к водительской дверце, сквозь стекло глядя на Тамари огненными всполохами в пустых глазницах.
«У тебя сложная задача, – сказал он до боли знакомым женским голосом. – Такой, как твоя сестра, ты стать всё равно не сможешь. Но хотя бы старайся быть на неё похожей. Старайся изо всех сил».
– Мама? – беззвучно произнесла Тамари, едва разлепив пересохшие губы.
«Лучше бы ты погибла тогда, в ту ночь, – продолжил лось, – но ты даже…»
– Замолчи! – кричит Тари и зажимает уши ладонями.
Но это не помогает, – она всё равно слышит чудовище, и голос у него теперь мужской:
«Напрасно, Тари. Ты знаешь, что напрасно. Я никогда не смогу простить, что смерть выбрала она…»
– А не я?! – перебивает Тамари срывающимся криком. – Ты бы хотел, чтобы это была я, а не она!
Девушка с силой открывает дверь фургона, отпихивая ею лосиный скелет. От удара отламывается кусочек рога и падает на асфальт, лось отступает на шаг.
– Вы бы все этого хотели! – она выскакивает из машины, толкает скелет руками и не чувствует боли, когда режет их в кровь острыми обломками лосиных костей: чудовище разваливается под её ладонями, но Тамари не останавливается и крушит его неожиданно хрупкие мослы и рёбра. – Чтобы из нас двоих вскрылась я, да?! Но я посмела оказаться сильнее, чем она! Хоть в чём-то лучше неё! – она пинает остатки скелета ногами, раскидывая их по дороге. – И вы не можете простить мне этого!
Откуда-то сверху, с верхушек сосен, пикирует, влекомая запахом крови, летучая крыса. Тамари откидывает её рукой, но падальщик бритвенно-острыми зубами успевает срезать с её предплечья лоскут плоти. Следом падает ещё одна крыса. И ещё. Их сотни, это настоящий дождь из голых кожистых крыльев и хвостов, заточенных когтей и зубов. Он кромсает, режет, раздирает – каждая крыса хочет утащить себе кусочек тёплого человека, и Тамари не успевает от них отбиваться.
– Я ещё жива! – визжит девушка, пытаясь защитить от укусов хотя бы лицо. – Я не падаль, поганые вы черти, я жива!
И вдруг стая падальщиков резко взмывает вверх и уносится туда, откуда прилетела, словно кто-то спугнул их. Тари открывает глаза, отводит от лица изглоданные ладони. Боли она не чувствует. Она вся в крови. Шоссе, фургон, обочины и даже деревья на несколько метров вокруг тоже в крови. Кровь чавкает под ногами, стекает с капота машины, капает с веток. Кругом сплошная кровь, густая и вязкая, и весь мир вокруг плавает в бордовом мареве.
«Ты чудовище, Тари. И это не лечится».
Она оборачивается на голос и видит перед собой не мать, как ожидала, и даже не лося, а Берена – без бороды, коротко стриженного, в военном камуфляже, без повязки на глазу. Он тоже весь в крови.
– Почему ты меня не спас? – шепчет Тари сорванным голосом. – Почему ты меня не спас?
***
Берен спрыгнул с мотоцикла едва ли не на ходу, подбежал к бившейся в конвульсиях на шоссе у фургона девушке, осторожно приподнял её. В нос ударил знакомый запах жжёных орехов – яд волчаницы.
– Да ё-о-о!.. – вовремя прикусил язык, вспомнив, что здесь ребёнок. – Малая, принеси воды, – бросил он перепуганной девочке, выглядывающей из-за его плеча. – Быстро!
Эльса метнулась обратно к машине. Берен скинул жёсткую неудобную косуху, бухнулся на асфальт, перехватив Тари так, как обычно баюкают задремавших детей. «Лишь бы не слишком поздно!»
Её дыхание было рваным и хриплым, глаза закатились, а стрелка лекарства на адреномере неуклонно ползла вниз.
– Давно она упала? – он забрал бутылку из рук Эльсы. – Минуту, две, три?
«Ай, что за фигня – спрашивать такое у зарёванного ребёнка! Откуда ей знать про минуты?»
– Дай мне таблетки из правого кармана, – он кивнул на куртку, пытаясь разжать стиснутые челюсти Тамари, чтобы влить ей в рот хоть немного воды. – Быстрее!
Если припадок длится дольше трёх минут, помогут только блокаторы сознания. Если дольше пяти – бесполезны даже они: Тамари уйдёт слишком далеко и больше не вернётся. Возможно, сердце её выдержит и будет продолжать биться, но разум покинет её, навсегда заблудившись в дебрях собственных страхов.
Егерь схватил протянутую баночку, зубами сорвал с неё крышку и вытряхнул в рот девушке последнюю таблетку. От воды Тамари закашлялась, едва не выплюнув лекарство, но Берен задрал её подбородок, гладя свободной рукой вниз по шее, – так же, как своей лисице, когда давал ей пилюли. Это сработало, девушка проглотила таблетку, и через несколько секунд судороги ослабли. Она не пришла в себя, и её ещё потряхивало, но уже было понятно: блокаторы подействовали. Только сейчас Берен ощутил, как сильно колотит его самого. «Проклятая эмоциональная связь!»
Когда он, простреленный чужим ужасом и отчаянием, разворачивал байк, он ещё надеялся, что это что-то другое. Но теперь сомнений не осталось: он чувствовал Тамари, причём чувствовал не во сне. «Вот дерьмо!» – мысленно ругнулся егерь. Это была первая живая грапи, с которой у него возникла эмоциональная связь. Наверняка появилась прошлой ночью, когда девушка спасла ему жизнь. «Вот дерьмо!» – повторил Берен. Он так и сидел на дороге, прижимая к себе хрупкую, до сих пор вздрагивающую фигурку, спрятавшуюся за чёрным водопадом кудрей.
– Что с ней случилось? – сквозь всхлипы спросила Эльса. – Что случилось с Тари?
Девочка стояла перед егерем, заливаясь слезами. Он и забыл, что она здесь. Испугалась, наверное, до полусмерти. Вон и коленки дрожат, аж подпрыгивает подол тёмно-синего в белых цветочках платьица.
– Тамари умудрилась напороться на шипы волчьих кустов, – ответил Берен, и голос его прозвучал неожиданно хрипло, будто он сам только что ревел тут в три ручья на пару с Эльсой. – Яд попал в кровь, он очень сильный и быстрый, вызывает галлюцинации и… то, что ты видела.
– Она поправится? – девочка то и дело вытирала ладошкой мокрые щёки и пыталась дышать глубоко и ровно, как учили взрослые, чтобы успокоиться, но слёзы всё катились и катились не останавливаясь.
– С ней всё будет хорошо. Лекарство, которое мы ей дали, выключает все сны и кошмары. Она придёт в себя через какое-то время, не переживай.
– А ты? Ты поедешь с нами? – с надеждой спросила Эльса.
Берен тяжело вздохнул, посмотрел на лежащую на его плече Тари. Стрелке, показывающей уровень лекарства на её адреномере, оставалось совсем чуть-чуть до критически низкого деления, отмеченного красным. Он не слишком хорошо понимал в этой штуке, но знал, что картриджи с блокаторами адреналина заправляют только в госпиталях, а это значит, что запасного у грапи с собой быть не может.
– Куда я теперь денусь.
Глава 7
Длинный больничный коридор. Вдоль стен – обтянутые потёртым дерматином кушетки на железных ножках. Металлическая каталка с облупленной краской и наверняка скрипучими до зубной боли колёсиками. Закрытые двери с задёрнутыми с той стороны шторками на окошках. Всё какое-то серое, как в старом чёрно-белом фильме.
На одной из кушеток сидит мужчина в камуфляже. Мокрые от пота волосы растрёпаны, ноги расставлены на ширину плеч, локти упёрты в колени. Лицо его спрятано в ладонях, но меж растопыренных пальцев видна гримаса боли. Заметив Берена, он встаёт. Взвивается на ноги, словно расправившаяся пружина. Взгляд ледяной и обжигает не хуже жидкого азота.
«Умерла», – понимает Берен.
Командир одним движением преодолевает разделяющие их пару шагов, и его крепкий кулак врезается Берену в челюсть. Этот удар полон ненависти, помноженной на неизбывное горе, и настолько силён, что Берен с трудом удерживается на ногах. Чувствует, как расходятся свежие швы, и повязка на лице начинает пропитываться кровью.
«Ей было всего девять, – цедит командир, взяв себя в руки. – Она была всего лишь маленькой девочкой!»
«Она бы убила другую девочку, которая тоже чья-то дочь», – тихо отвечает Берен.
«Да похрен мне на другую! – рявкает командир, и эхо многократно отскакивает от больничных стен, словно пинг-понговый мячик. – Надеюсь, она тоже не выживет, – едва слышно добавляет он, и голос настолько ядовит,
