Позади него Тор подхватил первый двадцатифутовый ствол и потащил к проему в опорной стене. Бэт была следующей. Пэйн. Бутч. Джон Мэтью и Хекс. Блэй и Куин. По цепочке, они работали словно на конвейере, никто не произнес ни слова.
Никто не потрудился надеть ни перчатки, ни куртки.
Кровь на поцарапанных ладонях, проливавшаяся на деревья, служила их вкладом.
В холодную осеннюю ночь сладкий запах хвои напоминал ладан.
Ривендж помог им с планированием в течение дня. По традиции симпатов погребальные костры состояли из двух частей: треугольное основание из девятифутовых вертикальных столбов, на которые ставилась прочная платформа из девяти шестифутовых досок, а вершина строилась из девяностошести бревен, из которых девяносто были в девять футов длиной, и шесть — по шесть футов. Для вершины каждое из девятифутовых бревен располагалось на расстоянии девяти зэму — что равнялось приблизительно девяти дюймам — и каждый следующий уровень располагался перпендикулярно предыдущему.
Цель такой конструкции — обеспечить достаточный поток воздуха, чтобы дать огню разгореться.
Именно так они и сделают… потому что ни у кого не было других вариантов, и хотя ни Трэз, ни Селена не принадлежали к симпатам, все решили, что лучше воспользоваться действенным вариантом, нежели рисковать и заниматься кустарничеством.
В итоге Рейдж завалит примерно шестьдесят пять деревьев примерно по двадцать футов каждое. Потом они спилят ветки и снимут кору с помощью кинжалов, пил и других инструментов и установят костер на ровном участке лужайки к западу от дома.
Во время работы пила подскакивала от каждого удара, словно дикое животное, едва сдерживаемое оковами. А он, тем временем, вспоминал свое прошлое с Мэри.
Он был на месте Трэза, сидел рядом с кроватью, на которой лежала его любимая. Ему знаком этот парализующий страх и неверие, что жизнь, со всеми ее испытаниями пришла к такому финалу. Он вернулся домой, разделся и сел на алмазы, резавшие его колени… и склонив голову к единственному известному ему божеству, он молил о спасении Мэри.
И Дева-Летописеца снизошла до него, даровав то, что он просил… но величайшей ценой.
Его Мэри будет спасена, но в обмен за этот дар, она не сможет быть с ним. Такова была плата за невероятное благословение, уравновесившая чудо.
Боль образовала в его груди черную дыру, бесконечную рану, настолько глубокую и смертельную, что он поражался, почему не пошла кровь…
Рейдж наблюдал, как очередное дерево замертво рухнуло на холодную землю.
Он знал наверняка, что Трэз чувствовал в эту секунду.
В чем была разница? В ту ночь, примерно два года назад, после того, как он поклялся оставить ее, чтобы спасти от болезни… его Мэри влетела в его комнату живая и невредимая, исцелившаяся, спасенная, здоровая.
И она могла остаться с ним.
Это было единственным лучом солнца за всю его взрослую жизнь: словно крыша над головой растворилась, и солнце взошло для него одного, тепло и свет накрыли их обоих, когда он обнимал свою женщину.
В то мгновение они оба были спасены благодаря милосердию Девы-Летописецы.
Позднее он узнал, что Мэри стала бесплодной во время химиотерапии, и Дева-Летописеца решила, что этого достаточно, чтобы уравновесить дар вечной жизни.
И по сей день они с Мэри были неразлучны.
Трэзу не даровали подобное чудо.
Селену не спасли.
Повторилась трагедия Тора и Велси.
Хотя Рейдж ни за что не признается в этом, он не понимал, почему его и его шеллан избавили от такой участи. Особенно с учетом того, что Дева-Летописеца прокляла его зверем за то, что он не умел держать себя в руках.
И все же она была расположена вернуть ему его любимую.
Благодаря Матери расы, его Мэри могла жить, сколько пожелает… до тех пор, пока он не уйдет в Забвение.
Тот факт, что их избавили от горя… казался абсолютной случайностью, как и причина, по которой прокляли Тора и Трэза.
По крайней мере, его брат научился жить дальше.
Оставалось только надеяться, что то же самое произойдет с Тенью.
***
— Отвези это, — сказал айЭм Фритцу, — в мою квартиру в Коммодоре. Приклей на наружное стекло раздвижной двери на террасу.
— С удовольствием, господин, — ответил дворецкий. Но потом доджен нахмурился. — Будут другие распоряжения?
— Нет.
Фритц продолжил стоять на месте, сбитый с толку, и айЭм не мог понять…
А. Точно. Он не отдал записку.
Заставив себя разжать руку, он отступил назад.
— Спасибо, дружище.
— Если вам или вашему брату понадобится что-нибудь еще, прошу, позовите меня. Я буду рад услужить, особенно сейчас.
Дворецкий низко поклонился и, пройдя по коридору, скрылся за стеклянной дверью в офис.
айЭм оглянулся по сторонам, хотя по-прежнему был один. Ему нужно чем-нибудь занять глаза, и в этом смысле он понимал, почему Рейдж и Братья взяли дело на себя… как и женщины этого дома, те, кто не работал в лесу, ушли наверх, чтобы помочь приготовить церемониальные блюда, которые обычно подавали на траурных трапезах. По этой же причине Избранные и Праймэйл закрылись в спортзале для проведения древних ритуалов, ароматизированный дым от священных свечей наполнял учебный центр ароматом одновременно тяжелым и приятным.
Образовалась мешанина из разных вероисповеданий и традиций, все смешалось вокруг горя.
Его брат.
И сам айЭм ждали здесь.
В какой-то момент в ближайшие три часа мужчина выйдет из палаты, обнаженный и покрытый собственной кровью.
Отметки на груди и животе скорбящего мужчины станут последней частью ритуала подготовки тела ушедшей супруги.
И как ближайший родственник к страдающему, айЭм должен закрепить раны солью, навечно запечатывая их на плоти.
Он встряхнул в руке тяжелый мешок из черного бархата, наполненный солью. Он был перевязан золотой веревкой, и вес был внушительный.
И где-то на задворках сознания все маячила мысль о другой стороне происходящего. О следующей ночи.
О конце траура в c’Хисбэ.
Он долгое время обдумывал решение, включавшее пожизненные скитания. Свой долг перед Ривенджем они давно выплатили, и со смертью Селены Трэз мог относительно спокойно выйти из бизнеса в Колдвелле и пуститься в бега.
Королева Теней не сможет предъявить права на то, что невозможно поймать.
И будет умней всего поступить именно таким образом.
Но проблема… была с его майкен.
айЭм снова перевел взгляд на закрытую дверь, представляя, как брат заворачивает свою любимую… и на это мгновение он попытался представить Трэза в нужном состоянии для побега.
Не стоит на это надеяться.
Дерьмо. Было возможно, что Трэз решит проблему за всех них.
Приставив пистолет к виску.
У Трэза не было воспоминаний о собственном рождении.
Но когда он подошел к двери смотровой комнаты, ему казалось, что это в чем-то напоминало тот опыт. После долгих часов боли, за которой неотступно следовало экзистенциальное истощение, он положил ладонь на приоткрытую панель, осознавая, что даже если бы между ним и тем, что ждало его по другую сторону, не стояла физическая преграда, для того, чтобы выйти, ему бы все равно потребовался толчок, усилие, которое бы помогло ему вырваться из временной капсулы, в которой он застрял.
Несколько жизней прошло с тех пор, как он спустился в клинику с Селеной на руках… с тех пор и до этого момента.
Несколько жизней.
И, как и младенец желал покинуть чрево матери, так и он не мог оставаться здесь.
Он должен исполнить последний долг, хотя сил у него совсем не осталось.
— Селена… — прошептал он.
Ее имя, слетевшее с его пересохших губ, стало ключом к великому выходу… и вот он ступил в мир, такой же новый для него, каким был при рождении.
Он был таким же неподготовленным к жизни, как и младенец.
И, как было при рождении… его ждал айЭм.
Брат вскинул голову так быстро, что ударился головой о бетонную стену, к которой прислонился спиной.
— Привет…
Темный взгляд прошелся по нему, и Трэз посмотрел на себя. Черные брюки были в его крови, воске и марлевых нитках. Грудь была изрезана. Свободная рука покрыта той же смесью, что и штаны.
— Соль, — сказал Трэз. — Нам нужна соль…
Его голос напоминал звучание сломанного кларнета. С другой стороны, он много часов проговорил со своей королевой. Столько молитв, и странно, что он все помнил… хотя он никогда не говорил и не слышал их на диалекте Теней…
Что он делает в коридоре?
Когда айЭм протянул черный бархатный мешок, он вспомнил.
Да, точно.
С легкостью он позволил телу рухнуть на пол, колени приняли на себя должно быть сильный удар, который он не заметил.
Запрокинув голову, он подался грудью вперед, сетка ран, которые он нанес себе, раскрылась еще больше, закровоточив по новой.
