Когда долгий и мало примечательный ужин был окончен и государь, откланявшись, удалился, стали удаляться и все прочие. Телевизионщики собирали свое оборудование. И Проскурина следом за Серповым направилась к коллегам.
— Калина! — окликнул Аримас и все с интересом на него взглянули. — Я хотел… Мы могли бы?..
— Капитан? — перебил распорядитель вечера. — Вас желает видеть государь. Немедленно!
— Прошу простить, — разочарованно кивает мужчина и стремительно скрывается за дверью.
Когда съемочная группа была уже практически при выходе из дворца — все усталые, задумчивые, а местами счастливые (как в случае Леночки, что все завершилось) их догнал солдат охраны государя. Калина узнала его лицо.
— Следуйте за мной, — обратился он к Проскуриной.
— Куда? — вместо помощницы уточнил Серпов.
— К государю.
— Нам ожидать? — усмехнулся Михаил Юрьевич.
— Нет, вы можете возвращаться в гостиницу. Госпожу Проскурину после беседы с государем проведут.
— Я так понимаю, это не обсуждается? — уточнил глава телеканала.
— Нет. У меня четкий приказ. Привести госпожу Проскурину.
Серпов кивает, это что-то типа благословения и знака поддержки, и женщина не обронив ни одного слова, идет следом за солдатом. Что может означать этот вызов она даже не предполагает, точнее, не рискует гадать. Все слишком непредсказуемо в этом мире…
Вишнар стоит в кабинете перед своим столом спиной к двери. Когда солдат закрыл за собой дверь, государь не оборачиваясь холодно спросил:
— Что значит эта горестная исповедь? Вы желали вызвать во мне жалость?
— Вызвать в вас жалость? — уточняет Калина. — Даже звучит смешно, вам не кажется?..
— Тогда какую цель вы преследовали? — настаивает он.
— Никакой. Вы спросили, я ответила.
— Вы плакались.
— Не имею привычки себя жалеть. Потому что не считаю себя жалкой.
— А какой вы себя считаете? — Он оборачивается и подходит к гостье. Но становится перед ней слишком близко, всего десять-пятнадцать сантиметров разделяют их. И смотрит сверху вниз. Подавляет глазами.
Вишнар очень недоволен, и это если сказать мягко. И женщина недоумевает, почему?
— Вы нарушаете мое личное пространство, — довольно прохладно сообщает она.
— Я нарушаю в этом мире любые пространства, если мне угодно!
— Потому что на вашей территории я в вашей власти? — уточняет Калина.
— На любой территории. Если пожелаю, ты будешь в моей власти. Если я пожелаю!.. — подчеркивает он и, отвернувшись, резко отступает. Идет в другой край кабинета, заложив руки за спину, разворачивается и замирает.
— Кончилось красноречие ответить мне что-то? — усмехается он. — Или зубы малы, тягаться с моими?
— Один — два, — отвечает Проскурина, не изменяя улыбке. — Кто я, чтобы тягаться с самим правителем большей части этого мира? Вы раздавите меня и даже не заметите, не вспомните потом моего имени. Вы отлично мне это показали. Я усвоила урок.
— Так ли хорошо ты его усвоила, если по-прежнему так высоко задираешь свой нос и смеешь говорить со мной этим невыносимо высокомерным тоном?! Ты, кажется, забыла, кто именно стоит перед тобой, — резко отчитал ее государь.
— Как я могу? Забыть кто вы, я бессильна, — намекая на его природу вампира уже без всякой тени веселья, добавляет женщина. — Как впрочем, и изменить свою природу. Вы это вы, а я, это я.
— Зачем ты сюда приехала?
— Собирать на вас компромат и писать разоблачительную статью.
— И прямо говоришь мне об этом? — удивлено спрашивает Вишнар, просто само недоверие.
— Не считаю вас дураком, вот и не вижу смысла врать.
— Что вы за фрукт, Проскурина? — возмущенно спрашивает государь. — Женщина ли вы вообще или вы только выглядите ею?
— Вероятно, что не мужчина, если сам государь бессмертных однажды меня пожелал… Два — два? — имеет наглость уточнить она.
— Ты невыносимо заносчивое нечто, — холодно констатирует он, приближаясь, и склоняется к самому лицу, гневно заглянуть в ее глаза. — Девчонка! Что ты пытаешься мне доказать?!
— А что я пытаюсь доказать вам по-вашему, Вишнар? — Внезапное обращение по имени, вызывает на холодном лице легкую перемену, он прищуривается, изучая ее.
— Ведешь свою игру, — уверенно, но уже без гнева говорит государь. — Глупа сама надежда, что я стану просить у тебя прощение, раскаиваться в содеянном. Когда мы оба знаем, что я вынужден был тебя нейтрализовать, так как ты играла и играешь против меня. И все время забываешь кто перед тобой! Я тебе не равный, ты говоришь с правителем этого мира! Который и так сделал для глупой заносчивой неосмотрительной женщины более того что она заслуживала изначально! Я мог раздавить тебя с самого начала, но даже вернул тебе возможность заниматься своим делом, похлопотал, чтобы тебя не преследовали, допустили к любимому занятию, к работе на этом смехотворном канальчике! И одобрил участие в этой съемочной группе. Хотя знал, что ты станешь шпионить против меня. Неужели ты думаешь, что тебе дозволили бы получить эту работу без моего ведома?
— Так ваше могущество простирается даже на наш мир? Даже в подобных мелочах? Кому, где и кем работать?
— Глупо что-то доказывать зубочистке, она деревянная она не поймет… — отворачиваясь, рассержено бросил Вишнар.
— Чьи это слова? Ваши?
— Нет. Так обычно говорит мой сын.
— Тот, который преемник? — уточняет она.
— У меня нет другого, — холодно бросает государь и удаляется к столу.
— Вы, правда, рассчитывали, что после всего случившегося я переменю свое мнение о вас? О бессмертных? Откажусь от своих идеалов?
— Мне нет дела до твоих идеалов! — рассердился мужчина, стукнув по столу. — Я старался защитить твою неразумную жизнь! А ты смеешь приезжать и мне в лицо заявлять, что собираешься шпионить против меня?! Вредить всему, что я с таким трудом создавал?! Они, ваши министры, готовы были сразу тебя убрать. И собирались. Это я им не позволил!
— Я благодарю вас, — безо всякой покорности, прохладно ответила женщина, взбесив собеседника этим еще больше.
— Ты меня благодаришь?! — стремительно приблизившись, Вишнар вновь склоняется к женскому лицу и в пределе гнева смотрит в зеленые глаза. — Благодаришь?!
— Лицемерие, — вот что значат твои слова. — Ты несколько не благодарна. Мне, своему заступнику!..
Его крупная ладонь с массивными пальцами касается ее лица, но Вишнар далек от нежности и Калина внутренне замирает, не представляя, что от него ждать. Лишь смотрит в медовые глаза, пребывая уже в легкой панике…
